— Милорд…
Лорд Дитмар вздохнул, прижал Джима к себе.
— Ах, мой милый, если бы не ты и не наши малыши, я не стал бы жить…
— Что вы, милорд! Мы с вами, мы любим вас… И вы нужны нам. — Джим поймал себя на том, что усвоил привычку Арделлидиса говорить о себе во множественном числе, подразумевая и детей.
— Только вы и удерживаете меня на этом свете, мои родные, — проговорил лорд Дитмар, гладя Джима по голове, как ребёнка.
— Вам надо поесть, милорд, — сказал Джим. — Вы в обед ничего не ели. Скоро будет готов ужин.
— Ужинайте без меня, — устало улыбнулся лорд Дитмар.
— Так нельзя, милорд! Я прошу вас, поужинайте с нами.
Лорд Дитмар всё-таки не вышел и к ужину. Джим собрал на поднос еду, налил чашку чая и отнёс в кабинет. Ставя поднос на стол, он сказал:
— Вот, милорд, поешьте. Я не отстану от вас, пока вы что-нибудь не съедите.
Лорд Дитмар поел совсем чуть-чуть и выпил чай, а потом сказал, что хочет побыть один. Джим вздохнул и спустился в гостиную. Там ждал Эгмемон, явно желая о чём-то спросить.
— Ну что, его светлость покушал хоть что-нибудь? — был его вопрос.
— Да, немного, — вздохнул Джим.
Эгмемон сокрушённо покачал головой.
— Несчастье-то какое, — вздохнул он. — Господин Даллен, такой молодой! Ах, какое горе… Бедный милорд, как же ему тяжело! Всё один сидит?
Джим печально кивнул.
— Его лучше не оставлять одного, — посоветовал Эгмемон.
— Он всех от себя гонит, — вздохнул Джим.
— Всех пусть гонит, а вас, любимого, не прогонит! Вы, ваша светлость, лучше идите к нему, можете даже ни о чём не говорить, просто будьте с ним! Одиночество ещё никого не спасало…
Джим вернулся в кабинет. Лорд Дитмар сидел всё в той же позе, закрыв глаза. Его бледные руки лежали мёртво на коленях. Работа над книгой приостановилась, он не мог сейчас ею заниматься. Он уже не открыл глаз, когда вошёл Джим, не ответил, когда тот поцеловал его в лоб и в обе щеки.
— Милорд! — позвал Джим с тревогой. — Милорд!
Лорд Дитмар устало поднял веки.
— Что тебе, дружок?
— Можно мне побыть с вами? Так будет лучше.
Лорд Дитмар устало улыбнулся.
— Не беспокойся за меня, милый мой. Ступай… Если приедет Дитрикс, прими его сам, напои чаем — словом, будь за хозяина. А если привезут саркофаг, сразу же позови меня.
Дитрикс приехал один, без Арделлидиса. Едва войдя, он сразу же спросил:
— Как отец?
— Он в кабинете, просил его не беспокоить, — ответил Джим. — Не желаете ли чаю?
— Да какой чай! — поморщился Дитрикс. — Скажите лучше, мой ангел, что вообще произошло? Отец сказал мне только, что Даллен умер, и попросил приехать. Как это всё случилось?
Джим стал рассказывать то, что слышал от профессора Амогара, а Дитрикс ходил из угла в угол, теребя подбородок, совсем как лорд Дитмар. Когда Джим закончил рассказ, он сказал:
— Ну, и чего он этим добился? Только причинил горе отцу. Поступил, как слабак! Он всегда был слабаком и ничтожеством.
Джима покоробило от таких слов.
— Зачем вы так? — тихо сказал он. — Вы не любите своего брата?
— Да за что его любить? — холодно пожал плечами Дитрикс. — Он был нюня и неженка, и этот его поступок — лишнее тому подтверждение.
Джим встал и отошёл к тёмному окну, глядя на освещённый фонарями сад. Сейчас Дитрикс был ему мало симпатичен.
— Не понимаю, как так можно, — проговорил он.
— Я тоже не понимаю, — поддержал Дитрикс, неверно истолковав его слова. — Самоубийством кончают только трусы! Это моё твёрдое убеждение, и по-другому я к этому относиться не могу. Трусость, только и всего.
Джиму не хотелось говорить на эту тему, тем более что мнения Дитрикса он не разделял. Но, поскольку ему надлежало быть хозяином, он учтиво предложил:
— Ну, если не хотите чаю, то, может быть, вина или глинета?*
Дитрикс оживился.
— Да, глинета я, пожалуй, выпил бы. Благодарю.
Не успел Джим отдать распоряжение, а дворецкий уже шёл с графином глинета, бокалом и даже нарезанным ломтиками хеладо** для закуски. Можно было подумать, что он заранее знал, что захочет гость, и у него всё было заготовлено. Поставив поднос на столик, он открыл графин и наполнил бокал тёмной коричнево-красноватой жидкостью. Дитрикс взял бокал и осушил до дна, поморщился и крякнул, занюхал и закусил ломтиком хеладо.
— Значит, мой ангел, к отцу нельзя? — сказал он сипловатым и приглушённым от жгучего вкуса глинета голосом.