— Я задал вопрос, дитя моё. Просто ответь «да» или «нет». Хочешь?
Уронив голову на его колени, Джим трясся от беззвучных рыданий. Сильные руки подняли его. Секунда — и он сидел на коленях лорда Дитмара, в тёплом кольце его объятий.
— Ну, хотя бы кивни, если твой ответ — «да». А если «нет», покачай головой.
Не в силах ничего выговорить, Джим несколько раз кивнул и зарылся лицом в ароматные волосы лорда Дитмара.
— То, что ты рассказал, дитя моё, — ужасно… Но, признаюсь, не это я ожидал услышать. Я ожидал услышать, что ты не любишь меня и брак со мной сделал бы тебя несчастным. Теперь мне всё ясно, мой милый. Я рад, что ты облегчил свою душу… И знаешь, если бы ты рассказал об этом раньше, до моего предложения, это ничего бы не изменило.
— Не изменило? — всхлипнул Джим, глядя в полные грустной нежности глаза лорда Дитмара.
— Нет, — улыбнулся тот. — Мне жаль только, что это мучило тебя на протяжение столь долгого времени.
— Милорд, но неужели это вас нисколько не… не ужасает?
Лорд Дитмар вздохнул.
— Ужасает, любовь моя, ещё как ужасает… Сколько же ты выстрадал, бедное моё дитя! И продолжаешь страдать. Я бы всё на свете отдал, чтобы избавить тебя от этого.
— И вам не будет… противно ко мне прикоснуться?
Лорд Дитмар покачал головой.
— Ну что ты говоришь, дорогой мой… Если ты смог произвести на свет здорового малыша — это ли не признак того, что с тобой всё в порядке?
Прижжённая стыдом душа Джима ещё дрожала от боли, старые раны были раскрыты и истекали кровью, и он прятал глаза от любящего взгляда лорда Дитмара и вздрагивал от бережных прикосновений его рук. Лорд Дитмар распорядился:
— Эгмемон, приготовь спальню для Джима. Он остаётся у нас сегодня.
Бережно, как раненый, Джим был уложен в постель, послушно проглотил капсулу успокоительного и откинулся на подушки, ещё не совсем понимая, что произошло. Он открыл свою постыдную тайну, но лорд Дитмар не оттолкнул его, не дрогнул, не отвернулся. Он сказал: «Ты любишь меня, и это главное для меня».
Лорд Дитмар проснулся оттого, что услышал, как кто-то ходил по коридору и всхлипывал. Встав и накинув халат, он вышел. Закутанная в одеяло фигурка бродила босиком, как сомнамбула, в тусклом свете садовых фонарей, проникавшем через витражное окно в конце коридора, и до слуха лорда Дитмара доносились тихие жалобные всхлипы. Осторожно приблизившись к ней, лорд Дитмар мягко взял её за плечи. Фигурка страшно вздрогнула всем телом и слабо вскрикнула.
— Всё хорошо, любовь моя, это я, — сказал лорд Дитмар ласково, обнимая рукой хрупкие плечики.
Из-под одеяла выбралась белая тонкая рука, в полумраке казавшаяся прозрачной. Она вслепую ощупывала грудь и плечо лорда Дитмара, а голос испуганно шептал:
— Где я? Кто это?
— Успокойся, мой милый, — сказал лорд Дитмар, нежно прижимая дрожащую фигурку к себе. — Ты дома.
— Дома?
— Да, моя радость. Всё хорошо, всё в порядке. Я с тобой.
Он подхватил лёгонькое тело на руки, и возле его уха послышалось частое, загнанное дыхание.
— Всё хорошо, — повторил лорд Дитмар.
Он понёс Джима не в его комнату, а к себе в спальню и уложил в свою нагретую постель. Маленькие босые ножки, озябшие и холодные, нырнули под одеяло, и Джим, укутанный поверх своего одеяла ещё одеялом лорда Дитмара, уютно угнездился в постели, свернувшись клубочком. Вскоре послышалось его глубокое и ровное сонное дыхание. Лорд Дитмар осторожно обнял его, охраняя его сон, и с улыбкой слушал в темноте, как он дышит.
Он уже сам начал дремать, когда почувствовал под рукой какое-то движение. Джим зашевелился под одеялом, упруго выпрямляясь и выбираясь из своего тёплого гнёздышка, придвигаясь ближе к лорду Дитмару и высвобождая своё тело из белья, как бабочка выпрастывает крылышки из ставшего тесным кокона. Доверчиво прильнув нагим телом к лорду Дитмару, он щекотно нащупывал губками его рот. Его глаза были полуприкрыты, он не вполне бодрствовал и не совсем спал. В этом полусне он обвивал лорда Дитмара, цепляясь за него, как вьюнок, прилаживаясь изгибами своего тела к изгибам его тела, стремясь слиться с ним в единое целое. Ощутив внутри себя мощный горячий толчок, биение крови и сладкое томление, лорд Дитмар не смог, не посмел оторвать от себя почти невесомые объятия, полусонные, бессознательно цепкие, и позволил совершиться тому, что заложила природа в их пульсирующие жизнью и жаждой единения тела.
Джима разбудил солнечный лучик, тепло щекотавший ему лоб и целовавший ему ресницы. Это был первый, густо-янтарный свет утра, проникший в распахнутое окно спальни вместе со свежим дыханием омытого вчерашним дождём пробуждающегося сада, стряхивающего холодные капли со своих листьев. Ещё охваченный сонной истомой, тёплой и густой, как карамель, Джим лениво отвернул голову от докучавшего ему озорного солнечного зайчика и закрыл глаза. Но, услышав рядом с собой чьё-то дыхание, открыл их снова.