Посмотрел, постоял над рожей некрасивой
– Несварение в обычной форме,
А так все хорошо, все в норме
– А может, все – таки холера?..
– Типун тебе на язык! Говоришь не по делу.
Пробормотал больной продавец
Над Коровиным: – Привлекаешь конец.
– Что, ели? В последний раз.
– Апельсины, уж прошел третий час
– Ну вот, ясно- с усмешкой – Перебор с витамином «Ц.»!
– И что делать?! С ними вообще! -
И тут Коровин закричал сгоряча:
– Куплю не дороже – трех коп., и без бла!
– Ну ладно, черт с тобой, бери…
– Сейчас приду – уходя восвояси
– Вот, гады! Пользуются положением-
И сделав робкое на лице движение:
– Нестеров Петр Афанасьевич, меня звать.
А кстати, хотите, чего не будь, взять?
Есть и хлеб у меня, и вилы, и корова!
Вы новенький.… И не знаете, здесь дела – суровы:
Целую ночь, надо ехать до города
Пока едешь и умрешь от голода!
– Нет спасибо. Пока не забота.
– Уважаемый, э ж моя работа
Скидку, как доктору дам! – До-сви-да-ни-я!-
Уходя, да на прощания:
– Попейте эту микстуру! И сейчас.
Два раза в день. Тридцать коп. с вас.
Но это, все – же потом.
К дядюшке продукты оптом…-
Кричит Пастатову в след:
– Берите яйца, сделаете омлет!-
На пороге у Пастатова попался Коровин:
– Куй железо, пока горячо!– он молвил
Пастатов устал от этого дня:
– Ну и дела, ну и дела.-
Скинув одежду, лег он в постель
«Что, что, что? Мне делать, теперь…
И дядюшки, чего- то не видать,
Не собирается он, обратно приезжать»-
Блуждало в его мыслях,
Подумывая о поездке, поиски смысла.
За окном Коровин пел песню:
– Как хорошо! Если честно!
И жизнь безгранична! Ого!
Эх! Как все хорошо!-
Видно Коровин сочинял на ходу:
– Ду, ду, ду, ду. Ду!!!
Пастатов улыбнулся, взглянул в окно:
Коровин нес ящик с апельсинами, и красное лицо
Говорило о большом торжестве!
– Бог ты мой, завидую тебе…-
Прошептал Пастатов, вздыхая,
Закрыл глаза, и образ воспылает
И будто видит он сон,
« – Бог ты мой… Я Пастатов, влюблен!».
Что день, ни день. Он все грустит
И все о ней, он шепотом молвит.
Что дождь, польет как из ведра,
Что солнце, печет уж и с утра,
А он сидит и что-то пишет,
Вопросов нянюшки не слышит.
То капнет у него слеза,
Ни кто и не увидит. Тьма.
Прошла неделя, еще одна теперь
И не откроется из темной комнаты, та дверь
А дядюшка все не едет домой,
А в мечтах всплеск наполнен добротой.
И пишет свои мысли, слова: «люблю».
Пишет.… От того что, передать то и не кому…
С нянюшкой все же не сдружился,
А лишь сплетням ее, удивился…
Таким людям не доверял чувства,-
Ненужное занятие и пусто…
– Где же, ты? Моя не моя…-
Шептал он, плача и рыдая,
С тоской своей играя.
Сходит Пастатов с ума,
Зайдут к нему «новые» друзья,
А нянюшка дает один ответ:
– А хозяина то нет. И его нет.-
Так как молчит Пастатов, плачет,
Смеется, с мыслями дурачит.
Вот так и месяц, грустно, шел
«Печальному» Пастатову, было это – ноль.
Похудел Пастатов, весь оброс
Забыл интелегентность, с чем он рос.
Устал он жить в забвении своем,
Читать книги начал: о любви, о том, о сем.
В старика, мигом, превратился
Не узнавал в отражении, дивился.
И вот: и утро новое настало,
«Бородатому» Пастатову, было мало
Что он книги только читал,
Не говорил ни с кем, молчал.
И тут ему захотелось; Мудрецовых посетить,
И опять ушел в себя, опять с этим жить…
Вдруг, дверь в спальню открылась
И лицо знакомое, появилось,
Но племяннику его, было все равно:
Не жил, не был – как существо.
Он раньше, бывало, тосковал,
А тут новую жизнь начал…
– Племяш! Ты чего? Не понимаю…-
Склонился над лежачим на кровати, обнимает.
– Плохо дядюшка. Больно мне.
Не жить, не быть. – Да ты, не в себе!
Анечка! Доктора, скорей же сюда!
– Нет, дядюшка. Не болезнь моя
Это называется по-другому,
Не так, а по-иному…
– Так что же, все-таки с тобой?
– Дядюшка! Долго не ехал домой…-
Говорил как умирающий человек.
– Прости, племяш!– дав ответ,
Громко заплакал.
– Не надо, дядя. Я свое, откапал.
– Анька! А ты, чего не уследила?
– Да я то, чем навредила?!
– Она не виновата. Я виноват.
Случилось: я своей жизни – гад!
– Племяш! Чего ж, ты! Чего говоришь?
Сам доктор, заболел, то бишь…
– Дядюшка оставь меня, я посплю.
А болезнь, я свою знаю…
Пройдет время, я сам подлечусь.-
Дядя оставил его грусть.
Переодевшись, пошел в его комнату.
Сидел и слушал спящего хрипоту.
– Анька! И давно это у него?