Но надежда встретиться лицом к лицу с римлянами нас радовала. Нам не хотелось более ни есть, ни пить, и мы не чувствовали утомления. Даже лошади, кажется, приободрились.
— Так ты говоришь, что все отправились в Лютецию?
— Да, — отвечал старик, и затем, понизив голос, прибавил: — Ах, что тут без тебя было! Ведь ты знаешь Кереторикса-римлянина? Ежедневно бродил он с вооружёнными людьми по твоим лесам. Он делал вид, будто охотился, но вечно вертелся около Альбы и глазами пожирал твой дом. Твои всадники строго следили за ним, и он не смел уже более переступать за ограду с тех пор, как госпожа Негалена запретила ему...
— Что ты мне рассказываешь? — перебил я его. — Что может быть общего между Негаленой и этим скоморохом?
— Так она тебе не рассказывала?.. Напрасно же я тебе сказал!
— Нет, нет! Ты ничего не должен скрывать от своего господина, от своего отца... Ну, говори же, несчастный!
— С тех пор, как она запретила ему являться к ней, он не смел показываться и бродил по лесу. Твои всадники объявили ему, чтобы он не смел охотиться у тебя в лесу, что встретив его, они изрубят на куски и его и его людей. В продолжение нескольких дней он и не показывался. Но раз ночью... Я не могу сказать наверное, что это был он... Доказательств у нас нет, а всё-таки...
— Ты уморишь меня своими увёртками. Говори же... Так ночью...
— Ночью нас разбудили собаки лаем и свиньи хрюканьем. Впотьмах слышно было, как ломают ворота. Мы побежали туда и при свете луны увидели по ту сторону частокола сверкавшие шлемы и копья. Ворота мы открыли и несмотря на темноту славно отделали их... Все они убежали, и мы не успели взять ни одного. Лица их различить мы не могли: кажется, они вымазались чёрным, чтобы их нельзя было узнать. И потому назвать кого-нибудь нельзя. Хотя...
— Хотя?.. Да говори же!
— Мы спустили вслед за ними собак. Одна из собак принесла кусок одежды. Цвет и рисунок материи совершенно такой, какой носят люди Кереторикса.
— Клянусь громами Тараниса, я так отомщу этому изменнику, что все паризы узнают... Но надо отправляться в Лютецию. Сначала расправимся с римлянами, а потом примемся и за лжеримлянина... В Лютеции мы всё узнаем толком. Едем!
Наступила ночь. Мы ехали по склону горы Люкотиц, как вдруг со стороны Сены поднялся столб пламени, и зарево распространилось по горизонту. Столб был очень широкий, рассыпавшийся искрами; треск и гул от пожара походил на морской прилив... Свет был так силён, что мы видели всё кругом.
— Ведь это горит Лютеция! — сказал один из всадников. — Римляне, должно быть, там.
Мы продолжали путь при постоянно увеличивавшемся зареве. Вскоре по левому берегу Сены и по склонам горы Люкотиц мы увидели раскинутые палатки, массы людей и лошадей, сталь и бронзу, освещаемые громадным костром. В лагере было шумно, и по временам раздавались звуки труб.
За несколько шагов от лагеря мы услышали звон оружия, ударившегося о седло, и затем какой-то голос крикнул нам:
— Кто идёт?
— Паризы.
— Пропуск?
— Не знаем... Мы едем издалека... Где начальники?
— Да это ты, брат? — услышал я голос Цингеторикса, отделившегося от довольно значительного конного отряда. — Ты подоспел кстати, чтобы принять участие в пляске... Кажется, завтра мы начнём схватку.
— Где Негалена?
— Тебе следовало бы сказать Негален, так как твоя прелестная кузина считается одним из самых храбрых воинов. Она вон там, около палатки Камулогена, нашего предводителя. Все начальники собрались там на военный совет. Я тоже пойду туда, лишь только меня здесь сменят.
— Объясни мне, отчего горит Лютеция? Разве римские легионы уже так близки?
— Нет, город велел сжечь Камулоген и приказал уничтожить мосты. Мы очистили правый берег и острова. Римляне по другую сторону реки... Но, может быть, я и ошибаюсь, потому что они повсюду, и трудно сказать, где они сосредоточились! Камулоген всё это объяснит тебе... Ты заставляешь меня говорить, когда я стою на часах... и это очень дурно.
— А много ли у нас войска?
— Нас столько же, сколько и римлян. Вся страна паризов взялась за оружие... Жители Лютеции вели себя превосходно. Никогда не предполагал я, чтобы ремесленники показали столько преданности и храбрости... Даже старые и убогие взялись за оружие. Женщины из себя выходили: они выталкивали из домов мужей и сыновей, которые колебались. Когда горожане поняли, что остров защитить невозможно, они без всякого колебания и не проронив ни слезинки сами подожгли свои дома. Но при этом они поклялись, что поступят точно также с римскими дворцами.
— До этого ещё далеко! А начальники?
— Они все тут, со своими отрядами.
— А Кереторикс?