С ними я в продолжение четырёх лет дрался под знамёнами Цезаря, с ними я переплыл через сердитые валы Адриатического моря, терпел голод в Греции и здесь у города Фарсала бросался на восставших против Цезаря римские легионы[13], смешанные с азиатскими отрядами.
Мы дрались там один против трёх. Сам Цезарь выучил нас, как надо пробивать римский четырёхугольник, как надо колоть мечом римскую конницу, как рубить прямо в лицо молодых римлян-всадников для того, чтобы юнцы из римской знати, очень заботящиеся о своих лицах, спешили повернуться к нам спиной.
Солдаты Цезаря выучили нас не давать пощады побеждённым, потому что в междоусобных войнах после каждого убитого оставался пустой дворец, сокровища и земли, которые можно было разделить между победителями.
Вместе с Цезарем я переплыл на римских галерах Средиземное море, высадился в стране, залитой удивительным светом, и увидел нумидийских всадников и слонов, а также и царей с бронзовым цветом лица. И всё это бежало от нас.
Африканские города, заселённые римскими гражданами, открывали свои двери перед галльскими всадниками; массы народов с мольбами бросались перед нами на колени, а жрицы с чёрного цвета телом плясали, потрясая бубнами перед нашими конями. Они плясали, думая успокоить гнев наш и заставить нас забыть, что много столетий тому назад галльские Бренны были распяты на крестах в их горах. Тогда многие из галлов умерли у них с голоду, и если кости их ожили, то по-галльски рассказали бы нам о своих несчастьях.
Сам Цезарь выучил нас побивать лёгкие нумидийские отряды тяжестью наших коней, облачённых в колючие латы, колоть слонов в хоботы так, чтобы они бежали обратно и давили бы римские же когорты, и выучил брать приступом римские лагеря.
Ужас и дыхание смерти пронеслось над римской аристократией, для которой мы были только варварами. Побеждённый римлянин стоял в цене ниже побеждённого при Алезии галла: его нельзя было сделать даже рабом, потому что он был римским гражданином; его можно было только убить. И дело дошло до того, что сами римляне стали упрекать нас в мягкосердечии к их собратьям.
В одной из этих междоусобных битв я вдруг встретил того самого Лабиена, голос которого раздавался на паризских долинах и на укреплениях римских лагерей под Алезией. Приняв нас за латинов, он хотел привлечь нас своим красноречием на сторону сената. Он подскакал к нам на коне и снял шлем, для того чтобы мы узнали его. Но, подъехав к нам, он увидел длинные рыжие усы, голубые глаза, крылья орла на шлемах, бобров на щитах, а на знамёнах милую птичку, вовсе не походившую на римского орла. Он быстро надел шлем и хотел повернуться, но не успел. Меч одного из моих воинов поразил его насмерть.
Я взял его меч и знаки отличия; кроме того, я взял множество золотых ожерелий и запястий римских центурионов и трибунов, много венцов азиатских и африканских царей, подобранных на поле битвы. Но зато вместе с этим я получил немало ран.
Нашими галльскими победами мы обратили Цезаря в какого-то бога. Перепуганные римляне воздвигали ему статуи в своём республиканском городе; на его голову, всё более и более лысевшую, они возлагали золотые венки.
Мы радовались, глядя на их унижение. Мало того, что они поклонялись мраморным и бронзовым идолам, — они стали поклоняться смертному, человеку, который был у меня в руках, под моим мечом! Мы в свою очередь заставили их поклоняться победителю, которому они нас заставили кланяться.
Мы снова стояли лагерем под стенами Рима. Цезарь, заняв место наших древних Вреннов, провёл нас по Греции, по Африке, по Испании, где были когда-то наши предки. Теперь он привёл нас даже на укрепления Рима. Ему стоило только подать нам знак, и мы осадили бы Капитолий. Мы узнали бы вкус римских гусей, приготовленных с арвернскими каштанами. Но знака этого он не подал...
Напротив того, до торжественного въезда своего в Рим в сопровождении побеждённых египетских цариц и африканских царей он отпустил нас.
13
При этом городе в 48 г. до Р. X. произошло решительное сражение между Цезарем и Помпеем, боровшимся за власть. Закончилось оно полным поражением последнего.