Она учила меня разным молитвам к разным богам, и я за ней повторял их, удивляясь, что они читаются на языке, едва для меня понятном. Особенно часто заставляла она меня молиться одной богине, молодой девушке с младенцем на руках.
— Видишь ли, — говорила она мне, — эта богиня будет особенно нам покровительствовать, потому что расположена к матерям и к умным детям.
Но иногда мне казалось, что она думает об этих богах не то, что говорит. Раз она, по-видимому нечаянно, проговорила:
— Что же было до богов и что будет после них? А сами-то мы откуда и куда мы уйдём?.. Что это за небо и что это за ад, куда Тейтат поведёт нас? Можно ли наверное знать, что в раю встретишь мужа ребёнка?
Однажды, в отсутствие отца, к нам приехал на муле очень дряхлый старик с густыми, рассыпавшимися по плечам волосами, одетый в длинную чёрную рясу, с голой шеей и руками. Голые ноги его были обуты в сандалии. На нём не было никаких украшений и оружия, но на его высоком челе, в строгих глазах под густыми бровями выражалось такое величие, что он казался мне превыше всех людей.
Крестьяне наши и рабы поспешно выходили из хижин и падали перед ним ниц, стараясь поцеловать полу его одежды или дотронуться до шерсти его мула. Наши воины кланялись ему, поражённые почтением и даже страхом.
Мать моя вышла на порог нашего дома, и, лишь только завидела старца, тотчас же опустилась на колени, наклонив вперёд голову и скрестив руки на груди.
Он подошёл к ней, положил на неё обе руки и, подняв глаза к небу, произнёс какие-то слова на непонятном мне языке. Потом он поднял её, вошёл в дом, сам сел на почётное место и, сделав всем знак удалиться, долго с ней беседовал. Когда он вышел, мать снова стала на колени, ещё с большим смирением, чем прежде, но с выражением такого удовольствия, какого я никогда прежде не замечал в ней. Воинам она приказала проводить старца, а крестьянам идти пешком и вести лошадей, на которых навьючили баранов и кур.
Старец этот приезжал не раз. Когда отец мой бывал дома, он оказывал ему такое же почтение, как и все другие в доме. В то время, как посетитель оставался с матерью, отец никогда не позволял себе входить в дом. Когда же таинственный старец приготовлялся в путь, отец облачался в парадный военный наряд и ехал во главе конвоя. По его приказанию на лошадей нагружали ещё более богатые подарки.
В таких случаях мать моя сажала меня к себе на колени и выказывала ещё более нежности.
— Слушай, — говорила она, — и хорошенько запомни мои слова. Этот друид[4] подтвердил мне то, о чём я давно думала. Существует только один Бог, не созданный, но создавший всё и не имеющий ни начала, ни конца. Чтобы напомнить нам о себе, он принимает Только образы Белена и Белизаны, Тейтата и Тараниса, Езуса и Камула. Когда ты будешь молиться кому-нибудь из них, молись так, чтобы молитва твоя доносилась до Того, Кто заключает в Себе их всех. Будь справедлив, будь храбр, так как мрачная пропасть ждёт злых, а блаженство добрых. Наказание одних и вознаграждение других будет бесконечно. Люби мать свою так, как она тебя любит. У ног матери можно заслужить точно так же, как и в пылу кровавой битвы, право войти в блаженную жизнь.
Тогда я плохо понимал эти слова; но они врезались мне в память и руководили мною в жизни. Я старался только вырваться из рук матери, слыша, как мальчики кричали на улице. Со всех ног бежал я к ним, и мы все вместе, сыновья всадников, крестьян и рабов, играли в войну. Большая навозная куча изображала крепость, которую враги старались взять приступом, а защитники обсыпали их кочерыжками и камнями.
У многих из нас появлялись на лбах шишки, подбитые глаза и разорванная одежда. Когда я возвращался домой, покрытый грязью, потом и даже кровью, но гордясь тем, что я победоносно отбил нападение на крепость, или же сам взял её, мать моя начинала упрекать меня, но отец смотрел на меня с непривычной нежностью.
— Полно, не брани его. Я в его годы не мало пачкал и рвал рубашек и штанов. Он обещает стать хорошим воином, а это самое главное...
IV. Бард
Когда отец отправлялся на охоту, а мать предавалась размышлениям о богах и о будущей жизни, я обращался за развлечениями к старому барду Вандило. В дождливые дни я был уверен, что найду слепца в нижней комнате; а в ясные дни он, обыкновенна садился под большой дуб, шагов за сто от деревин. Сидя на камне с маленькой арфой на коленях, он тихо перебирал струны и вполголоса напевал старинные напевы. Он не видел меня, но слышал, что я подхожу. Он любил меня как родного и почитал как потомка царского рода.