Тихо вошёл отец Бриссар и растерянно отпрянул от пустого гроба. Столь же тихо к Эммануэлю подошёл Морис де Невер и, нервно дрожа, обнял. С другой стороны его плечо с неожиданной силой сжал Хамал, который вдруг сполз по его руке вниз и дрожащими горячими руками обвил ноги Эммануэля. Страшное напряжение немного отпустило, Ригель стал приходить в себя, и только пальцы, судорожно вцепившиеся в рукав мантии Вальяно, не разжимались, несмотря на все его усилия. Понимание чего-то важного все время безнадёжно ускользало, словно он гаснущим сознанием пытался уловить некое туманное сновидение. Профессор улыбнулся и, когда его взгляд встретился с глазами Эммануэля, а его ладонь коснулась его щеки, пальцы Ригеля, расслабившись, сами отпустили ткань.
Невер и Хамал, повинуясь мановению руки Вальяно, который вдруг обрёл над ними непререкаемую власть, посадили обессиленного Эммануэля под статуей Богоматери, а затем вынесли пустой гроб из притвора. Эммануэль наконец осмыслил внезапную перемену своих чувств и с неожиданной силой прочувствовал ставшую вдруг очевидной мысль. Он был готов, оказывается, только к встрече со смертью.
Но не с сатаной.
Риммон, вцепившийся в Эстель, даже не пытался разжать руки. Похоже, он вообще ничего не замечал с той минуты, как увидел её глаза раскрытыми. Сама Эстель тоже не разжимала рук, обвивших шею Сирраха, но глаза её с ужасом, куда более явным и откровенным, нежели у Эммануэля, следили из-за плеча Риммона за передвижениями Эфраима Вила. Её сильно трясло, и как Риммон ни старался согреть её в своих объятиях, дрожь не проходила. Куратор, все ещё стоявший в глубине арочного пролёта, перед отпеванием Сибил внезапно куда-то исчез, точно растаял в темноте, но его страшный взгляд, исполненный сатанинской злобы, ещё долго после мерещился Ригелю в сумрачных порталах Меровинга.
...На похоронах Эстель горько рыдала и билась о гроб подруги, Риммон не спускал с неё полубезумных горящих глаз. Хамал и Невер суетились. Вальяно молился.
На Эммануэля все старались не смотреть.
Глава 35. Подлинная Любовь -- это очень больно
.
"Кто никогда не ел свой хлеб со слезами,
кто не просиживал скорбных ночей,
плача на своей постели,
тот не знает вас, силы небесные".
-- И.В. Гёте
-- Господа, я должен вам кое-что сообщить.
Голый Риммон появился в тумане парной, где Эммануэль, Морис и Гиллель пытались смыть с себя нагар, копоть и усталость кошмарной минувшей ночи и не менее тяжёлого дня. Всё это время они держались невероятным напряжением всех своих сил и сейчас чувствовали себя совершенно разбитыми.
-- Если ты скажешь, что случилось что-нибудь ещё, Сиррах, клянусь, я кинусь кусаться, -- пробормотал Невер, едва прикрытый простыней и более чем когда-либо похожий на античного бога.
-- Ничего не случилось, просто я решил, что свадьбу лучше сыграть сразу после Поста, в конце апреля.
Невер и Хамал переглянулись и молча посмотрели на него, будучи не в силах ни ругаться, ни смеяться. Потом Морис встал, ушатом воды окатил намыленного Эммануэля и удивлённо заметил Хамалу:
-- Посмотрите, у Эммануэля тоже пропало пятно на лопатке.
Риммон, оскорблённый пренебрежением друзей к столь важной для него теме, обиженно тёр могучие плечи мочалкой. Окатив себя водой из ушата и подняв фонтан брызг, он удостоился замечания Мориса.
-- И у Риммона ничего нет на ребре.
-- У вас тоже, Морис, только я не стал привлекать к этому внимание, учитывая его былое местоположение, -- отрешённо заметил Хамал.
-- Неужели? -- Морис де Невер попытался загнуть взгляд себе за спину, к "diabus natibus circa anum", но этот трюк ему, естественно, не удался.
Эммануэль, однако, уверил его, что Гилберт прав, и никакого пятна сзади и впрямь нет. Он сильно осунулся, казался похудевшим и больным, но уверял Хамала и Невера, что чувствует себя хорошо. Морис бережно укутал Эммануэля махровой простыней, собрал банные принадлежности, и оба медленно потянулись на выход. Риммон и Хамал проводили Эммануэля взглядом. Так смотрели апостолы на Христа, остановившего бурю на Генисаретском море. Хамал пробормотал:
-- Ты что-нибудь понимаешь в нём?
-- Он -- сын Бога Живаго... или я вообще ничего не понимаю.
-- Мёртвые восстают -- слепые прозревают...
-- Ты же клялся, что уверуешь, если увидишь чудо, Фома. Тебе мало?
-- Нет. Если у такого, как я, может быть Бог, его Бог будет моим Богом.
Риммон с изумлением заметил на лице друга совсем новую странную полуулыбку, болезненную, жалкую и затаённо-печальную. Хамал выглядел утомлённым, но в его глазах, потерявших блеск, светились робость и надежда. Он всё понял. То непостижимое счастье, что он ощутил, вернувшись из Зала Тайн, заключалось в обретённом им бессмертии. Да-да, неожиданно для самого себя в двадцать три года он, Гиллель, обрёл бессмертие, заключавшееся вовсе не в богатстве и славе Ротшильда. Встреча с невысоким черноглазым испанцем была для него встречей с Богом, хоть он далеко не сразу понял это. А теперь Истина вошла в него, он был прощён и свободен, и явственно осознавал это. Ригель прав. Бог есть Любовь, и хотя любовь болезненна и скорбна, но именно она сняла с его души чёрное бремя беды. Он будет любить. Он научится любить, и Любовь не оскудеет в его душе. Потому, что Бог есть. Мёртвые восстают -- и слепые прозревают. Его ум отказывался это понять, ну и что? Понимание было выше ума.
-- А почему он называет тебя Гилбертом? -- голос Риммона вывел Хамала из задумчивости.
-- Меня так крестили, но... я... Меня так зовут.
Сиррах с удивлением покосился на Хамала. Оба некоторое время молчали.
-- А ведь он любил Сибил, -- неожиданно заговорил Риммон. Он вздохнул и покачал головой. -- Я был уверен, что он выберет её. Непостижимо... Как ты сказал? -- встрепенулся он вдруг -- "Его Бог будет моим Богом?.."
Хамал кивнул. Медленно поднявшись, оба пошли за Эммануэлем и Морисом.
-- А насчет свадьбы, Риммон, -- заметил Хамал по дороге, понимая, что от обсуждения этой темы ему всё равно не уйти, -- почему бы ни сыграть её немедленно, до Поста ещё есть время.
Риммон покачал головой.
-- Траур по Сибил. Да, ты слышал? Потолок в Зале Тайн обвалился.
-- Ты ж его и обвалил.
-- Ничего я не обваливал. Он сам упал. Сегодня. Сразу после похорон Сибил. Я и не подозревал, какой он толщины. Завален даже боковой выход, тот, что наверху. Не разгрести и за год.
-- Ты ходил смотреть? Зачем?
Риммон замялся.
-- Да подумал, вдруг...
Лишившись дьявольской способности читать чужие мысли, Хамал, однако, отнюдь не поглупел.
-- ...Вдруг ты недостаточно хорошо прожарил Мормо? А заодно хотел проверить, не шевелится ли Нергал?
-- Что ж ты врал, что больше не понимаешь, кто что думает? -- вспылил искренне возмущённый Риммон.
Хамал рассмеялся.
-- Тоже мне -- иероглифы. Будто я тебя не знаю? Небось, ещё, на всякий случай, и ружьецо туда захватил, а?
-- Нет. -- Торжествующе сообщил Риммон. -- Кочергу.
-- Ясно. А Эстель рассказала, как всё произошло? Как их туда заманили, зачем это понадобилось Мормо и Нергалу, и, самое главное, почему она не улетела? Что ей стоило-то? Ведь полнолуние же! Говорила она?
-- В самых общих чертах. Я особо не расспрашивал. Начинает дрожать и плачет. Как я понял, им передал куратор, чтобы они пришли в деканат как можно скорее. В коридоре они встретились с ним, он куда-то отлучился, просил их подождать. Тут их и схватили оба выродка. Мормо читал какие-то дьявольские заклятия, хотел, убив их, воскресить свою Лили. Сумасшедший. То рыжее привидение, что я спалил, была, видимо, она. Я-то подумал, что мне мерещится. Сибил убил Нергал, а её -- Мормо.
-- Почему она не улетела? Она же носится на своей метле как шаровая молния. Мормо не догнал бы её!