— Танцор, ты там того… Жанетт не изменяй.
— Она дама хоть и плоская, но своенравная. Может и отомстить.
Под веселый гогот матросов я покидал «Оливковую ветвь». Весла с глухим стуком ударились о борт, оттолкнув прочь шлюпку, и споро заработали, поднимая в воздух веер брызг.
Берег приближался с каждой минутой, а заветная мечта отдалялась. Мечта о сытом будущем, о собственной крыше над головой и мягкой постели. Часы перевернулись, и песчинки заскользили вниз, с каждой пройденной минутой уменьшая шансы на успех.
Теперь я был в шкуре Яруша, в полной мере переживая то, что он пережил днем ранее. Может зря осторожничал? Может зря не стащил багор и не выломал дверь, выкрав заветную Печать? И плевать, что переполошил бы полкоманды. Куда хуже осознавать, что тебя могут опередить. Если уже не опередили…
От мыслей таких только сильнее вцепился в борт шлюпки, раскачивающейся на волнах. Мои дерганья не остались незамеченными для окружающих. Сидящий на банке Бабура оскалился в улыбке:
— Боисся, Танцор? А ты не боись, доставим в лучшем виде.
Знал бы он, чего я боюсь на самом деле.
На берегу нас уже ждали. Партия отгулявших матросов готова была вернуться на корабль. Причем готова во всех смыслах слова — трезвых среди них не наблюдалось, а парочка так и вовсе прикорнула на пирсе. Яруш ничем не отличался от прочих: вонял спиртом, словно потекшая бочка рома, а глаза… Этот лихорадочный блеск в глазах. Только попробуй успеть раньше, гаденыш.
— Танцор, не тормози! — дружеский тычок Бабуры едва не отправил меня в воду. Я сделал несколько шагов по пирсу и понял — земля кружится. От такого открытия, аж присел на корточки, схватившись за деревянный помост. Но мир не отпускало, продолжая шатать.
Народ в шлюпке заржал, а благодушно настроенный Бабура посочувствовал:
— Это оно с непривычки, Танцор, но ничего, скоро отпустит. Пройдись малясь, прогуляйся по городу… Заодно в бордель загляни.
— Но-но, никаких шлюх, Танцор.
— Помни о даме сердца!
— Она ждет твоего возвращения.
Ох уж эти шуточки про Жанетт. С количество монет, покоящихся в моих карманах, про бордель можно было забыть. Тут бы на ужин в трактире хватило.
В отличии от меня, сошедшая на берег партия матросов была полна энтузиазма и надежд. Заправлял всем всезнающий Рогги. Он уже бывал раньше на острове, поэтому на правах опытного возглавил гомонящую ватагу. Живой вихрь подхватил меня, потащил вслед за собой. Настолько стремительно и быстро, что пришлось приложить усилия, дабы вырваться наружу.
— Танцор, ты чего? — удивился Рогги. — Айда с нами.
— На счет денег не переживай, мы угощаем, — добавил громогласный Бабура. — И девочку в борделе снимем самый сок, как увидишь — пар из ушей пойдет. Правильно я говорю, мужики?
Моряки зашумели, поддерживая товарища. Разумеется, не обошлось и без шуток про Жанетт. Дескать, хранить верность доске — глупо, к тому же жениться на ней не обещал.
Пришлось отбиваться от разудалых матросов клятвенно заверив, что к вечеру непременно присоединюсь к всеобщей пьянке в таверне… Песий сын знает, как она называется. Я даже адреса запомнить не удосужился, настроенный совсем на другие дела.
— Ты это, парень… ты не смотри, что городок тихий и мирный, — предупредил Рогги на прощанье. — Поверь, это только на первый взгляд. Кошельки здесь воруют и по ночам режут ровно так же, как и везде. И нашего брата, сошедшего на берег, да готового спустить деньгу, чуют за милю. Держись подальше от глухих улочек и от девок готовых отдаться за медную монетку. Особенно от последних, если не хочешь, чтобы стручок твой отсох навсегда.
Ничего нового Рогги не сообщил. Я с рождения постиг науку городских улиц и шкурой чувствовал, куда ходить можно, а куда нельзя. И шлюх с экземами на пол лица насмотрелся, беззубых и с запахом протухшей рыбы под платьем. Уж лучше в помойное ведро стручок свой засунуть, чем в таких.
Матросы направились к ближайшей таверне, я же свернул на широкую улицу, ведущую прямиком на рыночную площадь.
Город мне не понравился. Казавшийся красивым с корабля, вблизи он выглядел, как обыкновенный портовый клоповник. Разноцветные стены порядком облупились и потрескались, помои стекали по улочкам вниз — прямо в гавань, пропахшую тиной, тухлятиной и дерьмом. Поверхность некогда синего моря покрывала сплошная пленка из мусора и отходов. В нос сшибало так, что близ расположенных кварталах нечем было дышать. И даже свежий морской бриз не мог исправить ситуации.