— Фартовый… Он как его учуял, принялся орать и шерсть дыбом. Вахтовых внизу переполошил.
— Фартовый, значит… Давненько он таких крыс не ловил, больших и…, - капитан с сомнением посмотрел на меня. Наверное, хотел сказать жирных, но передумал, учитывая торчащие под рубахой ребра. — Как же тебя на мое судно занесло, доходяга? Неужто на Новый Свет захотел посмотреть?
Молчу… Толку от разговоров, когда и так все понятно.
— Да-а, — разочарованно протянул капитан, — хоть бы раз что-нибудь новенькое. И что ж вас туда тянет, будто медом намазано. Думаете, жизнь в сахар превратится? А жизнь, она везде одинаковая, что по одну сторону океана, что под другую… Сколько тебе годков, крысеныш?
— Шешнадцать.
По окружившей нас толпе пронеслись смешки.
— Ну надо же, аж цельных шешнадцать, а мозгов так и не нажил… Давай, снимай одежду.
Я недоверчиво уставился на капитана. Может ослышался, причем здесь моя…
— Кому сказано, сымай!
Стоящий за спиной конвоир с силой дернул за рубаху, так что швы затрещали, а сам я едва не оказался на палубе, чудом удержавшись на ногах.
— И портки скидывай. Не заставляй ждать капитана.
Через несколько секунд я стоял голый в окружении десятка людей. В голове тут же начали роиться воспоминания о многочисленных сплетнях, слышанных в порту. О том, как проворовавшихся матросов обмазывали рыбьим жиром и привязывали голышом к бушприту. Бедолаги умирали долгой мучительной смертью из-за чаек, терзающих клювами плоть.
Мышцы сжались, а тело задрожало то ли от страха, то ли от холодного морского ветра, пробравшего до самых печенок.
— Глянь, есть на нем какие отметины?
Чужие пальцы с силой схватили за плечо.
— Стой и не дергайся, — пробормотали над самым ухом. Я узнал голос того самого Зака, только не осталось в нем ничего от былого дружелюбия, лишь безмерная усталость человека, выполняющего свою работу.
— Чист, капитан — ни одной отметки. А вот шрамов у парня, будь здоров, словно через мясорубку пропустили.
— И откуда ты у нас такой взялся?
Чужая рука ложится на плечо — намек, понятный без лишних объяснений, поэтому тороплюсь ответить на вопрос:
— Из Ровенска.
— И где ж такое находится?
— Глушь восточная, — выкрикнул кто-то из толпы, — три недели пути от Лядного.
— Надо же, далеко забрался, — капитан в удивлении покачал головой. — И чем промышлял, как на хлеб зарабатывал?
— По-всякому выходило… где за скотиной ухаживал, где товар помогал разгружать.
— Шрамы откуда взялись? Тюком придавило или на колесо телеги намотало?
Толпа охотно разродилась смехом, словно только и ждала всеселой шутки от главного.
— Лихие люди напали.
— Жалость какая, — протянул капитан. И по голосу было понятно, что плевать он хотел. Так обыкновенно жалеют случайную муху, прихлопнутую кружкой в таверне. — От лихих людей нигде спасения нет: ни на суше, ни на море… Слушай, а может это не они лихие, а ты лихой? Может деревенские за воровство поймали, да оприходовали батогами, чтобы не повадно было чужое красть?
— Я человек честный.
— Честный, говоришь…
На судне воцарилась тишина. Я печенкой почувствовал, что сейчас будет решаться моя судьба. Без схода старшин, без брошенных на чаши весов камней, без слов в защиту и против. На корабле, где существует только один король и бог. И именно он сейчас смотрел на меня, пытаясь понять правду.
Почему медлит, почему глаза щурит, словно арбалетчик, изготовившийся к выстрелу? Неужели…
— Что скажешь, Джефферсон? Верить ему или нет? — обратился капитан к стоявшему рядом помощнику. Лицо квартирмейстера не выражало никаких эмоций. В возвышающейся рядом мачте и то больше жизни было, чем в этом длинном, сухопаром человеке.
— Я бы не стал рисковать. Путь впереди долгий, команда проверенная, а этого крысеныша первый раз видим. Кто знает, что у него за душой лежит.
— А ты что скажешь, Вудсон?
— Согласен с Джефферсоном, уж больно дикий мальчонка, — раздался голос из толпы. До того раскатистый и басовитый, что перекрыл шум волн за бортом. — Я такую породу за лигу чую. Плетью обуха не перешибешь, тут только Жанетт перевоспитает.
Зрители, почуяв запах крови, одобрительно загудели. До ушей долетели отдельные слова, брошенные сухопарым помощником про «репутацию» и про то, что «надо поддерживать».
Похоже, плохи мои дела, совсем плохи. Ни одного голоса «за», даже дружелюбно настроенный Зак за спиной и тот помалкивал.
— По поводу репутации это ты хорошо сказал, — капитан задумчиво посмотрел в мою сторону. — Знаешь, доходяга, почему в последние два года на «Оливковой ветви» не было ни одного безбилетного пассажира? А потому что мы их вешали, несмотря на возраст и пол. Каждая собака в порту знает, что если капитан Гарделли кого поймал, пощады не жди.