Хотя стены многочисленных дворцов Меншикова были плотно увешаны гобеленами и «фряжскими парсунами», Александр Данилович являлся полным профаном и в живописи, и в скульптуре, и в коврах художественной работы. Тут «светлейший князь, герцог Ижорский и граф Дубровненский» целиком доверялся вкусу своей жены, Дарьи Михайловны Арсеньевой, и свояченицы, Варвары Михайловны Арсеньевой.
Обе Арсеньевы, представительницы древнейшего боярского рода Арсеньевых, получили по тем временам блестящее образование. Они в совершенстве знали несколько иностранных языков, разбирались в музыке, живописи, а особенно — в вышивках. Интерес к вышивкам передавался у Арсеньевых из поколения в поколение. Их крепостные вышивальщицы славились в Москве чуть ли не со времён царя Михаила Романова. «Арсеньевские» вышитые шелком и золотом с жемчугом и самоцветами кики, кокошники, убрусы, венчики и другие женские головные уборы отличались оригинальным, самобытным орнаментом и великолепно подобранной гаммой цветов. Вышивальщицы свободно пользовались не только русским швом, крестиком, но и венецианским, и швом «ренессанс», и алмазным, и гобеленовым.
Вот этим-то крепостным искусницам и было поручено изобразить шелками на льняном полотне портрет первого русского солдата, Сергея Леонтьевича Бухвостова.
Видимо, портрет предназначался в подарок Петру I, но работа продолжалась около трёх лет и была закончена уже после кончины Петра.
Вас удивляет срок?
Смею вас уверить, что три года для такой вышивки совсем не много, особенно если учесть, что в портрете Бухвостова был использован шёлк по меньшей мере двенадцати тысяч цветов и оттенков. На всемирно известной Гобеленовской королевской мануфактуре во Франции самый опытный гобеленщик мог выткать на готлисовом станке не более 4/ 5квадратного метра гобелена в год. А ведь художественная вышивка зачастую значительно сложней и требует больше времени. Достаточно сказать, что вышитый по рисунку великого Рафаэля «Танец золотого тельца» не только оценивался любителями дороже многих полотен гениального мастера, но и стоил мастерицам пяти лет непрестанного кропотливого труда. И если нормандскому герцогу Вильгельму Завоевателю, высадившемуся с шестидесятитысячным войском на Британские острова в сентябре 1066 года, потребовалось для полного покорения Англии всего пять лет, то его жене Матильде, решившей вышить главные подвиги своего воинственного супруга, понадобилось для этого никак не меньше десяти, хотя герцогиня, а затем королева Англии владела иглой не хуже, чем Вильгельм мечом, и отличалась самым образцовым среди всех королев той эпохи трудолюбием…
Но вернёмся к портрету Бухвостова.
Видимо, первый российский солдат, умерший и похороненный со всеми воинскими почестями в 1728 году, в царствование Петра II, видел свой вышитый портрет, который висел во дворце Меншикова на Васильевском острове. Хотя я не исключаю и того, что светлейший князь «забыл» пригласить к себе худородного старика, который теперь не представлял для него никакого интереса. Но свежестью красок и необыкновенным золотистым колоритом этой картины, шитой шёлком, наверняка любовались и русские и иностранные вельможи, посещавшие дворец самого могущественного человека в Петербурге. Да, самого могущественного: с воцарением бывшей служанки Меншикова, Екатерины I, светлейший князь стал некоронованным властелином необъятной России. Екатерина ничего не предпринимала, предварительно не посоветовавшись с ним.
Казалось, честолюбие Меншикова могло быть полностью удовлетворено. Но, как говорится, аппетит приходит во время еды. Меншикову хотелось большего, он стремился породниться с императорской фамилией. Если Марта Скавронская стала русской царицей Екатериной I, то что, спрашивается, мешает взойти на престол дочери Александра Даниловича Марии, которая в отличие от жены Петра I умеет не только читать и писать, но и музицировать, рисовать, разговаривать на голландском, немецком, английском и французском языках? И шёлковый портрет, висевший в кабинете Меншикова, был немым свидетелем разговоров светлейшего князя и княгини о будущем их дочери…
Но будущее предугадать трудно, тем более что Меншиков провидцем не был.
Честолюбивые планы «полудержавного властелина» выдать Марию замуж за внука Петра I, сына казнённого царевича Алексея, нашли полную поддержку у императрицы. В завещании Екатерины, которое было опубликовано после её смерти, одним из пунктов значилось: «Цесаревнам и администрации вменяется в обязанность стараться о сочетании браком великого князя с княжною Меншиковою».
И 25 мая 1727 года состоялось торжественное обручение двенадцатилетнего императора всея Руси Петра II с шестнадцатилетней княжной Марией Александровной Меншиковой.
У жениха и невесты были хмурые лица. Мальчишка-император от всей души ненавидел и боялся своего тестя, который во всём его ограничивал и вместо охоты и других подобающих царю развлечений заставлял его заниматься науками с добрым десятком преподавателей. А Мария, успевшая влюбиться в молодого красавца князя Фёдора Долгорукова, с нескрываемым отвращением смотрела на толстого, краснощёкого недоросля, который предназначался ей в мужья лишь потому, что являлся сыном такого же неуча — царевича Алексея.
Мария хорошо помнила рассказ отца о том, как Алексей, которого Петр I хотел проэкзаменовать по геометрии и фортификации, чтобы избежать экзамена, предпочёл выстрелить из пистолета себе в руку. Помнила она и письмо Алексея цезарю: «…Русские меня любят, а отца моего ненавидят за его дурную, низкого происхождения царицу, за злых любимцев, за то, что он нарушил старые хорошие обычаи и ввел дурные, за то, что не щадит ни денег, ни крови своих подданных, за то, что он тиран и враг своего народа».
Зато ликовал Александр Данилович Меншиков, подписавший в своё время смертный приговор отцу Петра II: его давняя мечта на глазах превращалась в реальность. Ещё немного времени — и Мария станет царицей, Романовы и Меншиковы породнятся!
Сразу же после обручения Меншиков именем императора наградил Марию орденом святой Екатерины и утвердил ей императорский придворный штат. Теперь у его дочери был свой собственный гофмаршал, свои камергеры, гофмейстерины, камер-пажи и камер-лакеи.
На балу, устроенном князем по случаю этого столь великого торжества, выскочившие из гигантского пирога с инициалами жениха и невесты карлики станцевали на столе менуэт и хором продекламировали оду, восхваляющую действительные и мнимые достоинства Петра II и Марии.
Злые языки поговаривали, что будущей императрице уже заказана заботливым отцом корона, которая своей роскошью затмит корону Екатерины I.
Между тем над головой светлейшего сгущались тучи. Мальчишка-император всё более тяготился деспотизмом своего незваного опекуна и ненавистного тестя. Этим во время болезни князя ловко воспользовались его враги.
В сентябре грянул первый гром: семье Меншикова было предписано покинуть Петербург и поселиться в Раненбурге.
Это, конечно, был удар, и удар неожиданный. Но в Раненбург всё же ссылался «светлейший князь, герцог Ижорский, граф Дубровненский, фельдмаршал и генералиссимус». Поэтому поезд Меншиковых насчитывал не мало не много 5 берлинов, 16 колясок, 14 фургонов и колымаг. Светлейшего сопровождали собственные драгуны, пажи, карлы, гайдуки, повара, певчие (Меншиков любил послушать за обедом старинные русские песни) и даже гребцы (Александр Данилович привык по вечерам кататься на лодке в сопровождении рогового оркестра).
Но едва Меншиков успел отремонтировать свой дворец, завезти новые экзотические растения в оранжереи и очистить от водорослей пруды Раненбурга, как из Петербурга пришло новое распоряжение — ссылка в Сибирь!
Это был второй, поистине страшный удар грома, который разрушил всякие иллюзии.
На этот раз у Меншикова отобрали всё: титулы, звания, ордена, драгоценности, дворцы, города, деревни. Сын царевича Алексея умел мстить и мстил беспощадно.
Теперь Александр Данилович и Варвара Михайловна ехали уже не в лакированной, отделанной эмалью карете, а в рогожной кибитке, за которой тащились две крестьянские телеги. На одной из них, сгорбившись, сидела на сене одетая в чёрный кафтан бывшая царская невеста — Мария Меншикова…