Дома, в которых находились высланные, были обнесены частоколом и охранялись стрельцами. Сюда допускались лишь слуги. От них-то Марина и узнала, что её муж, оказывается, не был убит, как уверял Шуйский. В городе говорили, что Димитрий тогда бежал из Москвы и теперь находится в Путивле, а его войска во главе с Болотниковым бьют почём зря воевод Шуйского. Не сегодня-завтра он вновь вернётся в свой стольный город.
Но осень сменилась зимой, зима — весной, весна — летом. Вновь пришла осень, а в положении Марины ничего не изменилось. Доходившие же теперь до Ярославля слухи были противоречивы: то ли Димитрий Иоаннович бьёт Шуйского, то ли Шуйский бьёт Димитрия Иоанновича — не поймёшь.
Но в июне 1608 года Юрий Мнишек получил почти одновременно два радостных известия.
Первое привёз важный московский боярин, присланный в Ярославль Шуйским. Оказывается, «наяснейший король польский» Сигизмунд не забыл про сандомирского воеводу и его несчастную дочь. По его ходатайству великий князь и царь Русии Василий Иванович («Покарай его, господи!») изволил дать согласие на возвращение в Польшу всех ярославских ссыльных. Но, само собой понятно, Марина Юрьевна («Трясца её бей, чернокнижницу!») должна в Москве, куда их спервоначалу повезут, всенародно отречься от звания русской царицы, а воевода — навсегда забыть про вора и чернокнижника Гришку Отрепьева и впредь не именовать того вора своим зятем и царём.
Второе же известие привёз переодетый в русское дворянское платье плечистый, весь в сабельных шрамах одноглазый шляхтич князя Яна-Петра Сапеги. Он сообщил воеводе, что Димитрий Иоаннович жив и во главе войска успешно продвигается к Москве, где первым делом отсечет голову изменнику Шуйскому — зрелище, которым князь не прочь насладиться. Кроме того, польский магнат, отряд которого идёт на помощь Димитрию Иоанновичу, просил заверить Юрия Мнишека, что сочтёт долгом чести освободить ясновельможного пана воеводу и его дочь, когда Мнишеков из Москвы повезут в Польшу. Князь Сапега тотчас доставит их к Димитрию Иоанновичу, который ждёт не дождётся встречи с любимой женой и любезным его сердцу тестем.
Видимо, тогда же, как залог скорой встречи венценосных супругов, шляхтич вручил Марине вывезенную атаманом Заруцким из осажденной Тулы большую государственную печать, дважды воскресившую Димитрия Иоанновича.
На печати по-прежнему, как и два с лишним года назад, темнела знакомая надпись: «Пресветлейший и непобедимейший монарх Димитрий Иоаннович, Божиею милостию Император и Великий князь всея России и всех татарских царств и иных многих государств Московской монархии подвластных государь и царь».
Марина не могла отвести глаз от печати, которая была для неё не просто куском металла, а свидетельством того, что скоро воеводенка Сандомирская и старостенка Львовская вновь ощутит на голове своей тяжесть русской короны и увидит согнутые боярские спины в Большой золотой кремлёвской палате, где со временем среди портретов великих князей и царей русских появится и её изображение: «Марина Юрьевна, Божиею милостию Императрица и Великая княгиня всея России и всех татарских царств и иных многих государств Московской монархии подвластных государыня и царица»…
Одноглазый шляхтич с изумлением смотрел на преобразившееся лицо дочери сандомирского воеводы. Матка боска! Не глаза — звёзды! Бледные щёки вспыхнули румянцем, горят огнём…
Женщины, женщины, кто вас может понять?!
Он покосился на воеводу, подкрутил усы и, подбоченясь, опёрся на саблю. Но Марина не видела его и не слышала, что он говорит. Марина в эту минуту вслушивалась в звон московских колоколов и восторженные крики народа, приветствующего возвращение своей любимой царицы.
Трещали барабаны, цокали по тесаным брёвнам копыта сотен коней, нежно звучали флейты, и щебетали птицы…
Будь здрава, Марина Юрьевна!
Она видела, как небесной молнией сверкнул над головой Шуйского топор палача — и покатилась, застучала по ступеням эшафота бородатая голова проклятого князя. Тук-тук-тук…
А вот и построенный в её честь дворец с видом на Москву-реку, стены покоев, обитые парчой и рытым бархатом. Позолоченные гвозди, крюки, цепи и дверные петли. Зелёные печи, обведённые серебряными решётками, алые шторы на слюдяных окнах…
— Если пани Марина позволит… — сказал одноглазый шляхтич и тут же поправился: — Если ваше императорское величество позволит, я пойду спать. Надо отдохнуть. Завтра опять в дорогу.