Трещали барабаны, цокали по тесаным бревнам копыта сотен коней, нежно звучали флейты, и щебетали птицы…
Будь здрава, Марина Юрьевна!
Она видела, как небесной молнией сверкнул над головой Шуйского топор палача – и покатилась, застучала по ступеням эшафота бородатая голова проклятого князя. Тук-тук-тук…
А вот и построенный в ее честь дворец с видом на Москву-реку, стены покоев, обитые парчой и рытым бархатом. Позолоченные гвозди, крюки, цепи и дверные петли. Зеленые печи, обведенные серебряными решетками, алые шторы на слюдяных окнах…
– Если пани Марина позволит… – сказал одноглазый шляхтич и тут же поправился: – Если ваше императорское величество позволит, я пойду спать. Надо отдохнуть. Завтра опять в дорогу.
Марина кивком головы отпустила шляхтича. Она положила печать на стол и нежно погладила ее ладонью.
Увы, Марина тогда еще не знала, что нельзя доверять свидетельству печати, вырезанной Прокопом Колченогим из Стрелецкой слободы, если эта печать уже побывала в ловких руках князя Шаховского, атамана Заруцкого, польского авантюриста Сапеги и человека, подлинного имени которого никто и никогда не узнает…
Вскоре Мнишеков доставили в Москву. А оттуда, опасаясь разосланных по всем дорогам отрядов самозванца, повезли не прямо к границе, а окружным путем: сначала в Углич, который положил начало истории с печатью, а затем в Тверь. Но эта хитрость ни к чему не привела. 16 августа у деревни Любеницы Мнишеки были перехвачены всадниками Яна Сапеги, который встретил Марину как законную русскую царицу. Тут же ее приветствовал спешивший к самозванцу русский князь Масальский.
Не следовало бы Масальскому излишне откровенничать, а не удержался…
Князь влил первую ложку дегтя в бочку меда. Большую ложку…
– Вы, Марина Юрьевна, радуетесь предстоящей встрече, веселитесь, – не без ехидства сказал Масальский. – Оно бы и кстати. Да только в Тушине, Марина Юрьевна, не ваш муж. Димитрий Иоаннович, да не тот, что в Москве. Другой в Тушине Димитрий Иоаннович…
Марина побелела.
– Говорите, князь, да не заговаривайтесь!
Высказанное Масальским могло стоить ему головы. И, испытывая злорадное удовлетворение, князь в ту же ночь тайно покинул лагерь Сапеги.
То, что сказал Масальский, было ошеломляющей неожиданностью для Марины, но не для сандомирского воеводы, которого Сапега уже посвятил в летопись царствования в Путивле похищенной князем Григорием Шаховским большой государственной печати и в то, как атаман Заруцкий с помощью панов отыскал для России нового Димитрия Иоанновича.
– Как это ни печально, но ваш зять действительно убит москалями 17 мая 1606 года, – говорил Сапега Юрию Мнишеку. – Но поверьте вашему старому и искреннему другу, пан воевода, его гибель отнюдь не означает гибели ваших надежд. Отнюдь. Во Франции, когда умирает король, говорят: «Король умер. Да здравствует король!» В этом великая мудрость. Люди в коронах, как и все мы, смертны. Но сама корона, возвышающая человека над своими соплеменниками, вечна. Каждому, кто ее надел, она дарит власть, права, могущество. И король вечен так же, как и его корона, пока она, разумеется, находится на его голове… Ваш зять убит, но русский царь Димитрий Иоаннович жив. Пусть он в ином обличье, но кто посмеет разглядывать лицо под короной? Смельчак тут же станет добычей палача… Следовательно, ваша очаровательная дочь не вдова, а жена русского царя Димитрия Иоанновича, коронованная царица. Она по-прежнему имеет законное право на русский престол и на все привилегии, вытекающие из этого права. Единственное, что от нее требуется, – «узнать» Димитрия Иоанновича. Но разве так уж трудно узнать своего супруга, даже если за два прошедших года он несколько изменился лицом? Ведь корона на нем будет та же самая, русская царская корона…
Мнишек и князь Сапега проговорили всю ночь. Разговор двух вельмож был предельно откровенен.
О Лжедмитрии Втором Сапега был невысокого мнения.
Новому Димитрию Иоанновичу не хватало остроты ума и соответствующего его высокому сану воспитания. Пан Меховицкий, пытавшийся обучить его манерам, к сожалению, не преуспел. Черная кость!
Смущало Сапегу и отсутствие вкуса. Разве человек с тонким вкусом будет именовать себя: «Димитрий Иоаннович, царь и государь всея Русии, Богом избранный и дарованный, Богом хранимый и чтимый, Богом помазанный и возвышенный над всеми прочими царями»?
– «Богом чтимый»! – смеялся Сапега. – Уж не зачисляет ли он всевышнего в число своих верноподданных бояр?!
Но Сапега ни в чем не винил князя Шаховского, атамана Заруцкого и польских панов. Упаси бог! Как говорят москали, на безрыбье и рак рыба. И если польская шляхта сумеет прибрать его к рукам, оттеснив русскую чернь и казачью вольницу, то польза от того будет великая. А пан воевода уже сейчас может извлечь немалую для себя выгоду. Ведь самозванец крайне заинтересован в том, чтобы русская царица Марина Юрьевна признала его подлинным Димитрием Иоанновичем. Счастье сандомирского воеводы в его собственных руках: от него зависит, остаться ему или нет тестем русского царя. Ведь Шуйский популярностью не пользуется, а русская чернь ждет не дождется нового Болотникова и точит топоры на бояр.
На кого возлагает надежды чернь? На Димитрия Иоанновича. А кто может защитить бояр от крестьян и холопов? Шуйский? Нет, тот же Димитрий Иоаннович. Потому-то к нему и те и другие тянутся. Одни волю у него ищут, другие – управу на свое быдло. В Тушинском лагере и холопов с кольями увидишь, и знатных русских князей, и казаков, и польских панов.
Большая сила собирается в Тушине, а число сторонников Шуйского все уменьшается да уменьшается. Недолго ждать, когда «богом чтимый» Димитрий Иоаннович на престол взойдет. Тогда Димитрию Иоанновичу уже не понадобятся ни Марина, ни воевода Сандомирский. А покуда они ему нужны. Ох, как нужны! Так что пусть Марина Юрьевна не упустит своего счастья. Или сейчас, или никогда. Решать ей, конечно, и пану воеводе. Но и добрый совет князя Сапеги чего-нибудь да стоит. Князь Сапега не зря прибыл в Тушино из Польши со своими храбрыми воинами. Князь будет до последнего биться за Димитрия Иоанновича и… за себя. Он не сомневается в победе. Князь еще украсит алмазами и самоцветами сбрую своего коня, а его дворцу в Москве позавидует сам польский король. Богата Русь и щедр на русское добро «богом чтимый» Димитрий Иоаннович!
Ночной разговор с Сапегой, который, был пересказан воеводой дочери, произвел на нее сильное впечатление. Правда, сразу решиться на такой шаг Марина не могла. Но уж слишком многое сулила волшебная печать, вырезанная Колченогим Прокопом из Стрелецкой слободы…
И все-таки по просьбе Марины и Юрия Мнишека отряд Сапеги не сразу въехал в Тушино, а разбил свои шатры в версте от лагеря.
Начались пятидневные переговоры между Лжедмитрием Вторым и Юрием Мнишеком, в которых, разумеется, принял участие и князь Сапега.
Переговоры напоминали базарный торг. Воевода очень боялся продешевить. Но сделка была для него выгодной. Лжедмитрий Второй оказался еще более щедрым, чем Лжедмитрий Первый. Он обещал воеводе за Марину триста тысяч рублей и Северскую землю с четырнадцатью городами. А когда Шуйский будет свергнут с престола, то на голову Марины всероссийский патриарх вновь наденет корону. Разве плохая цена за признание?
Плата приличная, ничего не скажешь…
– Согласна? – спросил воевода дочь.
Марина молчала.
– Решай. Самозва… Димитрий Иоаннович ждет ответа.
Это была единственная возможность вернуть прекрасное прошлое. Но как Марине был омерзителен человек, выдававший себя за Димитрия Иоанновича! Лицо, походка, манера говорить – все в нем вызывало отвращение. Нет, ни за что!
– Да или нет? – вновь спросил воевода, который уже начинал терять терпение.
– Да, – коротко и твердо сказала Марина.
Так в Тушине появилась царица.
Когда карета Марины въехала в укрепленный лагерь самозванца, с земляных валов ударили пушки – вторично спасшийся от смерти Димитрий Иоаннович приветствовал возвращение своей любимой жены.