— В это просто невозможно поверить, милый, — проговорила девушка ошарашенно.
— Но это все было, — твердо произнес он, смотря в ее золотые глаза с темными бархатными ресницами, словно ожидая понимания. — Мне было шесть лет, когда на наш град напали Темные. Батюшка пытался защитить меня, но погиб в битве, а после Темные жрецы забрали меня с собой…— тихо, с горечью сказал молодой человек, чуть прикрывая глаза. Он судорожно сглотнул. — И отныне я точно знаю, что мое имя не Кристиан фон Ремберг. Моя память теперь наполняет сознание этими образами и картинами, и мне кажется, я схожу с ума…
— О Светлые Боги, разве это можно понять? — прошептала Слава, не спуская с него напряженного влюбленного взгляда.
Владимир распахнул свои яркие глаза и, лихорадочным взором смотря на девушку, проникновенно вымолвил:
— Все это кажется страшной сказкой. Но это правда, Слава. Первые минуты после этого осознания я не мог прийти в себя и был словно в бреду. Я понимал, что не рожден Темным и когда-то давно был на стороне Света… Но они… Темные превратили меня в этого жуткого дьявола, который подвластен их воле… Но сначала они сломили мою… если бы ты знала, что они творили надо мной… Сейчас же я все помню, осознаю и понимаю… все свое прошлое от двух лет до настоящего момента… так явственно, как будто знал это всегда… И это имя, Кристиан фон Ремберг, выдумали для меня жрецы. Они заставили меня забыть, что я рожден русским. Внушили, что я Темный и всегда им был. И я верил им. Они думали, что я никогда не смогу вспомнить правду… Надели на меня этот браслет, который подавлял мое сознание и вызывал дикие боли… Но ведь еще осенью ты верно определила, что этот браслет опасен для меня. Смотри, за окном уже темно, — он бросил взгляд в узкое корабельное окно. — А жутких болей до сих пор нет, хотя они терзали меня долгие годы…
— Похоже на то, — кивнула она. — Твоя аура ни разу за эти дни не мерцала.
— Именно! Их не было и в тот вечер, когда ты освободила меня от оков. Ведь посредством этого браслета Темные подавляли мою волю, и через мои ежедневные терзания заглушали мою память и гипнозом подчиняли себе. И чем старше я становился, тем моя воля становилась крепче, и тем труднее им было подчинять меня себе, тем сильнее они насылали на меня муки…
— Господи, как ты страдал! — прошептала с любовью Слава и, вновь прижавшись к его твердой груди, обняла и вдруг удивленно сказала: — А знаешь, когда-то давно моя матушка рассказывала о своем странном видении — я была в подземелье среди Темных, а позади меня стоял один из них с мечом в руке. Тогда мы с ней подумали, что этот Темный хочет убить меня. Но теперь я понимаю, что это не так, и матушка видела тебя! Ты был тем Темным, который стоял за моей спиной с поднятым оружием, но ты не угрожал, а защищал меня! И спас…
— Это было предначертано… Ты знаешь, когда переехала в мой дом, как память обрывками начала возвращаться ко мне, — сказал он, перебирая пальцами ее шелковистые волосы и смотря вдаль.
— Правда?
— Некоторые фрагменты из прошлого неожиданно озаряли мое сознание, когда ты была рядом и я смотрел в твои глаза, а передо мной возникали образы. Правда, они были беззвучными, и долгое время я не мог понять, как это связано со мной. Но в ту ночь, когда ты сорвала с меня браслет, я вновь все увидел со звуками, да и остальные воспоминания о детстве вернулись ко мне. Но до того именно твой волшебный взор воскрешал мою память, когда я был под гнетом тьмы…
Она пораженно слушала его и, вдруг отстранившись от него она, глядя в его мужественное красивое лицо, лаково спросила:
— И как же твое имя? Ты помнишь?
— Да… — тихо ответил молодой человек. — Владимир… так звала меня матушка…
— Владимир…
— Соколов Владимир Светозарович, — прошептал он, протягивая каждый слог, как будто наслаждаясь напевностью своего имени.
Она несколько раз моргнула, пытаясь все осознать.
— Я просто в смятении, — сказала Слава. — Ты русский. Все, что ты рассказал, так чудно… и твое имя, Владимир… оно нравится мне, — вымолвила она и, чуть помолчав, добавила: — Мы должны отыскать твоих родных! Может, кто-то остался в живых?
— У меня не было братьев и сестер. Матушка умерла, когда мне было пять, а отец погиб.
— Но город, ты говорил, что жив в северном граде, — воодушевленно произнесла Слава.