— Он по-другому не умеет, — улыбнулся в пустоту комнаты Касс. — В этом весь Магрид. Он должен контролировать всех и вся, каждый вздох и шаг своих подчиненных, а к тем, кто удостаивается его любви и расположения у него особо трепетное отношение.
— То есть лишить тебя возможности бывать на могилах близких и отнять приемного сына — это такая особая трепетная царская любовь? — не выдержала Оливия. — Огради Всевидящий от такой дружбы и заботы!
— Не говори о том, чего не понимаешь, — подняв рубаху, Касс, быстро оделся и, дойдя до камина, одним щелчком пальцев зажег в нем огонь. — Мы слишком много пережили вместе и слишком многим обязаны друг другу. У меня нет причин не доверять тому, кто спас мне жизнь, как и у него, нет причин сомневаться в моей верности. Другое дело, что покорности он от меня не дождется никогда, но его это больше забавляет, чем раздражает. Это такая игра, — загадочно сверкнул глазами герцог. — В строгого отца и непослушного сына.
Ли посмотрела на герцога, как на умалишенного. Ей было непонятно, о чем он говорит, как и откровенно странными казались их с Магридом подковерные игры.
— То, что тебе кажется ущемлением прав и самодурством, на самом деле хороший жизненный урок, — догадался по выражению лица Оливии, о чем она размышляет Касс.
— Своими действиями Магрид заставляет меня всегда быть настороже: он учит обходить выставленные им ловушки, просчитывать игру на несколько шагов вперед… Поверь, это из добрых побуждений, царь не желает мне зла.
Оливия потрясенно покачала головой. Не желает зла? И это о Магриде говорил человек, у которого тот отнял возможность прикоснуться к могиле жены и произнести над ней слова элликии?* Да он сумасшедший!
— Тебя так просто прочитать, — голос Касса внезапно стал тихим и хриплым. — Ты не умеешь скрывать свои эмоции. На твоем лице отражаются все твои чувства… — мягко двинулся навстречу Оливии герцог, произнося на каждый шаг слово. — Злость, недоумение, досада. он остановился в полуэрте от девушки, блуждая по ее лицу взглядом, мерцающим в свете камина темным малахитом.
Она не успела привести свою одежду в порядок и в распахнутом вороте рубахи, на молочной белизне ее гибкой шеи отчетливо ясно виднелись пунцовые следы его страстных поцелуев. Губы внезапно обожгло памятью о прикосновении к ее коже: теплой, шелковой, пахнущей так сладко, что Касс с трудом заставлял себя не рычать от удовольствия, когда пробовал ее на вкус. Смешно и странно, но он был готов благодарить Магрида за эту короткую возможность — откровенно и смело целовать собственную жену, прижимаясь к ней так интимно близко, как она сама бы никогда не позволила.
В висках гулко застучала кровь и в груди стало неуютно-жарко. Разыгравшееся воображение нарисовало перед глазами образ извивающейся в его объятьях практически обнаженной Оливии и Касс, сжав кулаки, резко отвернулся, чтобы не видеть ее лица и не поддаться искушению, схватить ее и, задрав рубаху целовать стройное упругое тело.
Мрачный Сардар и все темные твари Раннагарра…
Что это?
Неужели?..
Да нет…ерунда! Просто давно не было женщины…
— Я сейчас выйду и приведу слуг с едой, — буркнул Касс, поспешно надев сапоги и застегнув дублет. — Закройся на все засовы и никому, кроме меня, не открывай.
— Откуда я буду знать, что это ты? — поинтересовалась Оливия.
Касс схватил ее ладонь, и пока она не успела выдернуть свою руку, прочертил пальцем на запястье невидимый витиеватый символ.
— Если это буду я, знак проявится.
Ли закрыла за покинувшим покои герцогом дверь и, прижавшись к ней спиной, обессилено сползла на пол. Напряжение, натягивающее мышцы, как тетиву лука, внезапно отпустило охотницу, и она растеклась у порога безвольной массой, возблагодарив Всевидящего за то, что он дал ей время для передышки.
Непроходимая глупость — пытаться плавать в этом грязном болоте, кишащем зубастыми хищниками, будучи маленькой беззащитной рыбкой. Тебя сожрут, и даже кости не выплюнут.
Как же тяжело далась ей эта игра в потерявших контроль, и забывших обо всем на свете супругов, и как легко и непринужденно сыграл свою роль Ястреб.