Вот только тамошний лес был как лес, нашенский, вполне проходимый. А здесь…
– Н-да, товарищи демоны, – вслух сказал он. – С воображением у вас туговато. Хотя спасибо, конечно, за снисходительность. Могли б и на полюс закинуть…
Дурацкая, признаться, вышла реплика. Как будто Сварог с ленцой комментировал приключенческий фильм по телевизору, не имеющий к нему ни малейшего отношения, как будто это не он оказался в самом сердце непроходимых джунглей, а персонаж голливудской штамповки… А с другой стороны, что еще прикажете делать? Рвать волосы на груди и бегать вокруг полянки с криком: «Спасите, помогите»? Не дождетесь.
Он жив – это раз. Его способности остались при нем – это два. И он несомненно Сварог, потому как никаких изменений в собственном разуме и никаких демонических присутствий в себе он не чувствовал. Это три. Он был стопроцентным, всамделишным, доподлинным Сварогом. Значит, демон засел в организме того, другого. Сварога номер два. Который…
А, черт!
Который, кстати, вполне может статься, сейчас сидит где-нибудь в кустиках и целится в него, настоящего, из демонической пукалки…
Сварог оглядел заросли еще раз, более внимательно…
Никого.
Разумеется, отмазка насчет того, что, раз он чувствует себя стопроцентным Сварогом, то стопроцентно Сварог и есть, была, мягко говоря, детской. Но пока, за неимением информации, будем так и полагать: я – Сварог, а тот, другой – демон…
И в тот же момент тренькнуло чувство опасности, едва заметно качнулся воздух над ухом и что-то мягко стукнуло в папоротник, давеча пинаемый Сварогом.
Он медленно обернулся. Посмотрел на папоротник, увидел. Опаньки. «Вот, значит, как…» И Сварог развел руки в стороны, демонстрируя невидимому стрелку пустые ладони: мол, безоружный я, неопасный и вообще с визитом мира к вам пожаловал.
В ствол папоротника, на уровне его, Сварога, головы, вонзился тонкий и длинный, похожий на карандаш блестящий шип, прилетевший откуда-то из зарослей.
Глава вторая
ПЕРВЫЙ КОНТАКТ
…Вспомнился Сварогу анекдот, бородатый, еще советского происхождения. Когда разбивается самолет, туристов захватывают туземцы, приводят к вождю, и вождь начинает сортировать пленников: «Этого мы съедим сегодня на ужин, того на завтрак, жирного оставим до праздника, а этого отпустим. Это же Вася, мы с ним вместе учились в университете имени Патриса Лумумбы…»
Сварог невольно ухмыльнулся.
Шестеро худых, как шкелеты, и черных, как гуталин, бритых наголо туземцев сидели в рядок напротив бедовой троицы и смотрели. Если, конечно, слово «смотрели» применимо к их неподвижным, ничего не выражающим взглядам, какими они вперились в своих… пленников, гостей, попутчиков? Если вообще нормальные человеческие слова подходили к этим, похоже, бесконечно далеким от всего человеческого существам из леса. Да и насчет того, что они черные, как гуталин, Сварог мог только предполагать: кожу практически сплошь покрывал толстый-толстый слой серой глины, и лишь в тех местах, где сие покрытие подсохло и потрескалось, под отвалившимися кусочками глины проступала голая кожа. И впрямь черная, как гуталин. К тому же, у двоих Свароговых товарищей, связанных и непокрашенных, кожа была именно такая: гуталинно-черная. Стало быть, и те, другие, наверняка такие же…
Знакомство с обитателями тропиков иного мира едва не началось со смертоубийства. Приходится лишь удивляться, как Сварог не уложил аборигена короткой, но действенной серией ударов, когда тот бесшумно подобрался со спины.
А было это так.
Взыграло любопытство. Немного постояв с разведенными руками и продолжения обстрела не дождавшись, он плавно, не делая резких движений, осторожнейшим образом вытащил прилетевший из папоротника невесть откуда шип, дабы рассмотреть повнимательнее… и тут серая тень скользнула из-за спины. И ведь нельзя сказать, что Сварог успел подумать: «Ага, вот, значит, как! Значит, хозяин шипа пожаловал! Но нападать нельзя, нельзя, опасно, ибо дикаря наверняка страхуют притаившиеся за деревьями соплеменники…» Куда там думать, когда все за тебя в это мгновения решают рефлексы – да, в тот решающий миг он рефлекторно дернулся, собираясь атаковать, но хорошо, все-таки сработали тормоза, за что им, тормозам, следует сказать отдельное спасибо.
Росточку в крашенном шаровой краской дикаре было от силы метр шестьдесят, но главное, что поражало в его облике, – это неимоверная худоба при наличии шарообразного рахитичного брюха, тугого, как футбольный мяч. Невольно приходили на ум концлагерь и грустное слово «дистрофия». Казалось, дотронься до него – развалится. Однако, как выяснилось впоследствии, эти дикари хрупкие только с виду, а развалить их весьма даже нелегко. Замучаешься разваливать.
Из одежды на нем было… Да ничего на нем не было! Если, конечно, не считать за одежду высушенный полый стебель некоего растения, одним концом надетый на мужское достоинство, а другим концом, сужающимся и завивающимся, как гороховый ус, привязанный к набедренной веревке. Вот и вся одежда. Зато по центру серого лба чем-то белым был нарисован глаз. Сварог вроде бы видел подобные трехглазые рожи в какой-то книжонке, но сейчас вспомнить не мог. Да и не очень-то пытался.
Вот что сразу бросилось в глаза: ступни очень широкие, почти гротескные. А большие пальцы ног (это Сварог уже потом разглядел) сильно отогнуты в сторону, почти противопоставлены, как у обезьяны.
Первое, что сделал дикарь, – это деловито забрал шип из рук замершего столбом Сварога и прикрепил куда-то сбоку, к трубке (висела у него на шее такая трубка, длиной около полуметра, из которой он, как пить дать, и выплевывал свои ядовитые шипы). Еще из оружия имелось у дикаря короткое копье с деревянным наконечником.
Потом обитатель тропического мира, никаких действий более не совершая, принялся разглядывать незваного гостя. И ничего нельзя было прочитать по его лицу. Рад он встрече с цивилизованным человеком, не рад, прикидывает ли, какие из шкуры бледнолицего пришельца получатся барабаны, или думает совсем о другом…
Ну хоть не плюется из своей пукалки, и то хорошо.
И тут возникает вопрос, милорды: специально ли абориген промахнулся, или это магия отклонила шип в сторону? И Сварог почему-то не сомневался, что выстрел из духовой трубки был исключительно предупредительным, что папуас вовсе не промахнулся, что захоти он, и лежать бы человеку, не обладающему способностями ларов, на травке, с ядовитым шипом в шее. В общем, для пущего оптимизма будем считать, что убивать пришельца пока никто не собирается.
Сварог, в свою очередь, аккуратненько просканировал аборигена. И никакого колдовства не обнаружил. Ни светлого, ни темного. И детектор опасности звякает едва слышно, дескать, опасно, конечно (что ж ты, хозяин, хочешь, джунгли кругом), но – не смертельно… А пауза тем временем затягивалась. Как оно обычно и бывает в подобных случаях, в голову полезла всякая чепуха – совершенно некстати припомнился эпизод из недурственного фильма, где господин Паратов рассказывает: «С каким-то купчиком они напились в совершеннейшее свинство, разделись догола, вывалялись в перьях и давай представлять диких».
Ну что, хватит в молчанку играть. Кто-то же должен первым сделать ход навстречу дружбе и взаимопониманию между мирами. И Сварог запустил пробный шар.
– Друг, – внятно сказал он по-английски, благо в этих пределах язык знал. – Не хочу вреда.
Вышло, признаться, ловко – понимай, как хочешь: то ли я друг туземцу, то ли туземец – мне, то ли Сварог не хочет пострадать, то ли сам не собирается лезть в драку.
Но не помогло. Туземец реплику игнорировал, просто стоял и елозил, гад нерусский, взглядом по Сварогу, с тем же отсутствием видимого интереса, с каким экскурсанты в музее переходят от картине к картине.
Сварог повторил фразу по-французски. С тем же результатом.