– Откуда ты знаешь?
– Ты же рыцарь. Ты из хороших.
Мне очень хотелось ей верить. Рыцарей не осталось, но хорошие еще были.
Упоминание рыцарей заставило меня вспомнить последнего из них, Беннасио, и его дочь Наталию, самую красивую девушку, какую я встречал. Когда мы виделись в последний раз, она меня поцеловала. Я много думал о Наталии, о том, где она, и волновался, все ли с ней в порядке, – она ведь, как и я, была сиротой. Но если честно, то в основном я думал о ней из-за ее необыкновенной красоты.
Мы подъехали к дому Таттлов. Эшли положила руку мне на плечо.
– Постой, – сказала она и принялась рыться в сумочке. – Я дам тебе номер моего сотового.
– Зачем?
– Глупый, чтобы ты мог мне позвонить.
– Зачем?
– Затем, что ты мне нравишься.
– Я сам или то, что у нас общее?
– Ты сам.
У меня сдавило грудь, я вылез из машины, но потом повернулся и наклонился к Эшли:
– Слушай, я все понял. Я для тебя что-то вроде проекта. Бедняга Кропп, большой и глупый. Так вот, мне не нужны твои чувства… то есть сочувствие. Найди себе какого-нибудь другого лузера и жалей его сколько влезет.
Эшли даже не успела ничего ответить – я развернулся и потрусил через двор к дому. Прямо у тротуара из земли торчал корень старого дуба, я его не заметил и растянулся мордой вниз. Что может быть хуже?
Я ждал знака свыше и, когда поднял свою неуклюжую тушу с земли, понял, что это и есть знак.
Пора бежать.
7
Хорас встретил меня в коридоре, в руках он держал серый костюм на вешалке.
– Что это такое? – спросил я.
– Твой костюм, Альфред.
– Нет у меня никакого костюма.
– Теперь есть. Примерь – посмотрим, впору ли. Завтра идем на слушание. Ты должен понравиться судье, Эл, – сказал Хорас.
Я быстро прошел мимо него в ванную и сразу потянулся за зубной нитью. Через секунду в дверь тихо постучали.
– Эй, ты забыл костюм, Эл, – шепотом сказал Хорас. – Я повешу его тут на ручку. Сегодня на ужин жареный цыпленок. Это ведь твое любимое?
Я не стал отвечать, и Хорас удалился.
Потом я прошел в свою комнату и достал из шкафа рюкзак. Вещей у меня было не много, так что на сборы ушло не больше пяти минут. В комнату сунулся Кенни:
– Что ты делаешь, Альфред Кропп?
– Складываю вещи в рюкзак.
– Ты уезжаешь!
Я посмотрел Кенни в глаза, и он начал плакать.
– Не надо, Кенни. Я не хочу, чтобы Хорас с Бетти все поняли.
– Куда ты едешь?
– Не знаю. Пока не решил.
– Возьми меня с собой.
– Не могу.
– Почему?
– Просто не могу, и все, ясно? Слушай, Кенни, все будет хорошо. Я не могу здесь оставаться. Хорас задумал меня усыновить и прибрать к рукам все мои деньги. Я не могу это допустить.
Кенни забрался на верхнюю койку и отказался спуститься к ужину, но я, чтобы не вызвать подозрений, ел с аппетитом. К тому же я не знал, когда еще придется нормально поесть. Я планировал бежать через окно, как только Хорас и Бетти лягут спать.
Около одиннадцати я услышал, как они ушли в свою комнату.
– Альфред Кропп бежит и оставляет меня умирать, – бормотал на своей койке Кенни.
Я тяжело вздохнул:
– Послушай, как только я доберусь до места, я сразу тебе позвоню, чтобы убедиться, что ты жив и здоров. И если все будет в порядке, я вернусь и вызволю тебя. Устраивает?
– Ты вызволишь меня? Обещаешь?
– Обещаю.
Кенни притих, – очевидно, мое обещание его успокоило. Пора было уходить, но я не двигался с места. Чего я ждал? Я решил, что жалость Эшли – это тот самый знак, но мне вдруг напрочь расхотелось бежать.
Сейчас, оглядываясь назад, я задаюсь вопросом: что бы случилось, если бы я тогда дал себе пинка под зад и сбежал от Таттлов? Предотвратил бы я все те ужасы, которые готовы были обрушиться на наш мир, если бы ускользнул из дому на десять или пять минут раньше?
Этого я никогда не узнаю, потому что не сбежал в тот конкретный момент. Я прислушивался и ждал, когда дыхание Кенни станет ровным, а где-то около полуночи он вдруг закричал:
– Что? Что это? Альфред Кропп, я что-то слышал там, за окном!
– Я ничего не слышал.
– А я слышал. Я… – Кенни осекся и понизил голос до шепота: – Там кто-то есть.
– Слушай, Кенни, – сказал я, – успокойся, никого там нет.
Но Кенни все равно бы не успокоился, пока я не проверю, в чем дело, так что я подошел к окну, поднял жалюзи, оперся о подоконник и, прищурившись, посмотрел в темноту. Так ничего и не увидев, я отвернулся от окна и сказал:
– Видишь, Кенни? Никого там…
И тут вдруг окно распахнулось внутрь комнаты, прямо как в фильме ужасов, когда герой-тинейджер говорит: «Видишь, там никого нет». Большие руки в черных перчатках схватили меня за запястья и мигом выдернули наружу. Я даже пискнуть не успел.