— Вы знали ее друзей?
— Я редко видела Мэри. — Сибил умолкает. — Помню, как-то вечером поздней осенью она довольно долго разговаривала с молодой турчанкой. Тогда меня это удивило. Похоже, они хорошо знали друг друга.
— Вы помните имя юной дамы?
— Янан-ханум, дочь чиновника из министерства иностранных дел.
— Племянница ученого Исмаила-ходжи?
— Да, вы правы. Кто-то упоминал об их родстве. Полагаю, Мэри познакомилась с ней у нас на вечере. Иногда Янан-ханум приходила с отцом. В тот раз я впервые видела девушек вместе.
Камиль подается вперед и размышляет о еще одной линии, ведущей в Шамейри.
Сибил смотрит вниз, сплетя пальцы рук на коленях.
— Боже, вы, наверное, считаете меня совсем испорченной. Я осуждаю бедняжку, которая уже не может сказать ни слова в свое оправдание.
— Вовсе нет, Сибил-ханум. Вы очень помогли мне.
Она не поднимает глаз.
— Пожалуйста, не беспокойтесь. Вы ошибаетесь, думая, что оскорбляете покойную, рассказывая правду о ней. Напротив, вы помогаете мне разгребать кучу мусора.
Сибил смеется.
— Вы замечательно владеете английским. — Затем уже серьезно смотрит на судью и говорит: — Могу я попросить вас остаться на обед?
— Сочту за честь.
Сибил вызывает служанку, дает ей соответствующие указания, а затем, к несказанной радости Камиля, уводит его из приемной.
— От кого же вы унаследовали талант проницательности?
Слуга в отлично отглаженном черном костюме стоит в застекленных створчатых дверях достаточно далеко от них, хотя Камиль замечает, как молодой человек напрягает слух, склоняя голову в сторону собеседников. Они сидят в патио, куда ветерок доносит прохладу из бухты Золотой Рог.
— От бабушки. Родители постоянно находились где-нибудь за границей, и мы с сестрой Мейтлин жили у бабушки в Эссексе. Она устраивала чудесные обеды с французскими деликатесами, открытыми пирогами с фруктовой начинкой и восхитительным миндалем… Даже сейчас я чувствую его вкус. Знаете, она наняла повара с континента. Довольно радикально для того времени, так как французы, мягко говоря, не пользовались популярностью в Англии. Да их и сейчас там не любят. Тогда несколько кухарок сразу заявили, что уходят, не желая служить под началом «французика». Однако повар, месье Менар, оказался таким непритязательным и скромным человеком, что слуги в итоге примирились с ним. Он страстно любил кулинарию и готовил изумительные блюда. Соседи угощали нас простой и однообразной английской пищей, зато обеды бабушки отличались изысканностью. Конечно, не все гости с одобрением относились к ее вкусу. — Она смеется, обнажая ряд ровных зубов. — Помню баранью котлету, такую нежную, что я до сих пор ощущаю во рту ее необыкновенный вкус и аромат. — Внезапно Сибил умолкает и смущенно наклоняется вперед. — Вы определенно считаете меня легкомысленной. Я болтаю о каких-то отбивных, в то время как вы пришли сюда по делу об убийстве.
— Прошлое любого человека представляет интерес. Ваш рассказ навевает мне воспоминания о доме матери в Бахчекёй, где я вырос. Я и сейчас живу там.
Яркий рассказ Сибил о жизни у бабушки пробудил воспоминания, которые Камиль навечно сохранил в памяти.
— Отец был губернатором Стамбула. Ему подчинялись полиция и жандармерия. Так что скучать отцу не приходилось. Дома он редко показывался нам на глаза. Губернатор живет в огромном дворце, многочисленные комнаты полны слуг, гостей и просителей. Мне кажется, маму все это крайне удручало. В конце концов она отвезла меня и сестренку в свой родной дом. Милая вилла, окруженная садом, откуда хорошо виден Босфор. Вместо вашего повара Менара у нас были Фатма и Каранфил, — добавляет он с улыбкой.
— Ваши родственники?
— Нет. Местные женщины, которые готовят в домах богатых людей. Фатма жила в помещении для слуг за домом. Ее сестра, Каранфил, приходила утром, а вечером возвращалась к себе домой. Муж Каранфил был водоносом.
Камиль хорошо помнит этих женщин. Маленькие, кругленькие. Шаровары, расшитые яркими цветами, плавно переходят в разукрашенные рисунками кофты. Лица круглые, словно полные луны, однако черты весьма тонкие, как будто по ошибке попали к этим толстушкам.
Чувственные воспоминания о кухне его детства переполняют Камиля. Сибил наливает ему в стакан воды. Он пробует кефаль, лежащую перед ним на блюде.
Женщины никогда не сидели без дела. Готовили и убирали. Летом они перемещались в сад. Паша живо представляет себе Фатму, сидящую на корточках перед тазом с мыльной водой. Она выкручивает сильными руками постиранное белье. Зимой голубовато-серые стены кухни украшались спелыми колосьями и стручками красного перца. У двери стояла керамическая ваза с водой, а на ней медная тарелка для защиты от пыли. На тарелке — медная кружка. Однажды Камиль поднял тарелку и заглянул в вазу, которая доходила ему почти до груди. Он помнит запах мокрой глины и сопротивление жидкости металлу, когда он опускал в нее кружку, а также радостное журчание воды, которая всегда отличалась на вкус от той, которую подавали в стакане. И сегодня он держит у себя дома на туалетном столике в спальне глиняный кувшин и медную кружку. Он пьет из нее, когда хочет прояснить сознание и успокоить нервы.