Ворон принесла в клюве что-то блестящее. Уронила Грету в ладонь поломанную ложку, прикусила клювом палец, словно спрашивая, понравился ли подарок.
Грет долго хвалили и гладил перышки, уверял, что понравился. Верити опять унеслась ввысь. Принесла голубую деревянную бусину с чуть облупившейся краской.
— У нас же есть шкатулка! — вспомнила я.
Вскоре сокровищ в шкатулке набралось с целую горку — бусин, ленточек, монеток, гвоздиков и металлической мелочи. Каждой из них Верити очень радовалась, прыгала по плечу Грета, ворошила клювом черные волосы.
А потом и Ниель принялся рыть норки во дворе, прятаться за кустами и прыгать как козочка, навострив большие уши.
Мы играли, обменивались счастливыми взглядами и записывали каждый день в дневнике происходящее за день. У Грета был почерк ровный и красивый как в учебнике, поэтому он переписывал мои каракули и свои наблюдения начисто в отдельные листы. Мы оставляли конверт за дверью, для Сеймона, вместе с подносом с пустыми тарелками. Чтобы скопировал и разослал в ответ на вопросы спиритов.
По этим подносам мы и поняли, что снаружи твориться что-то не то.
Через неделю еды стало меньше. Тающее во рту жаркое в вине сменилось ломтем несвежего хлеба и холодной нарезки. Стопка писем уменьшилась до пары записок, а потом и вовсе сошла на нет.
Мы думали выйти из уединения, но тут Верити заговорила.
— Идем со мной, Грет!
И Грету пришлось идти. Верити таскала его по самым заросшим и непроломным частям леса, вела к широким полям, показывать интересную лужу или красивого жука в блестящим зеленым панцирем. Грет возвращался в сумерках, исцарапанный и уставший вусмерть, а Верити раскрывала крылья, прыгала ему на голову и звала дальше гулять.
Ночью было наше время. Мы принадлежали друг другу. Я бы не пережила ночей без Грета, так как меня мучили кошмары. Мне снился гнев Раэна, как он замахивается кулаком. Снилось, будто Зандера отняли, и я просыпалась со сдавленной грудью от непролитых слез. У нас был неправильный медовый месяц, со сломанной женой, но Грет не жаловался. Он лишь просил прощения за то, что не может воспользоваться ментальной магией, чтобы облегчить мои страдания.
— Я в порядке, главное — Верити, — говорила ему и искала утешений в его обьятиях.
Меня беспокоил Ниель. Маленький фенек любил играть во дворе, но его прогулки были недолгими. Он часто вздрагивал от любого шума и несся обратно к моим ногам. Прижимал уши к голове и опасливо нюхал воздух. Сколько бы я не уговаривала его — больше не спрыгивал с колен. У него отсутствовало базовое доверие к миру. Верити покоряла небо, будто ей ничего не угрожало, но Ниель был лишен подобной наивности.
Однажды утром, спустя пару недель, нам вовсе не принесли подноса с едой. Не оставили даже объяснительной.
Меня сковал страх. Там, на расстоянии всего нескольких шагов жили мои родители. Папа не допустил бы, чтобы меня морили голодом. Только если…
В голове ворочались совсем страшные мысли. Жаль, с порога было не разглядеть деревеньку. Она стояла заброшенной несколько лет и кустарник бурно разросся. Общим решением ничего не вырубали, опасаясь лишнего внимания местных.
Мне ужасно хотелось удостовериться хоть одним глазком, что родные в порядке…
Как раз в предыдущий день Верити сказала Грету, что любит его. Мы ясно понимали, прорыв близок. Нельзя ее беспокоить, как нельзя мешать только появившейся из кокона бабочке, которая сушит крылья на солнце. Верити сейчас уязвима, а новоси снаружи не могут быть хорошими.
В конце концов, с Зандером взаперти я тоже голодала. Водой мы с Гретом обеспечены, а без еды вполне можно продержаться с неделю.
Жаль Ниель так и не заговорил. Духов-спутников не сравнивают, но я не могла не видеть, как сильно навредило феньку предыдущее разделение. Маленькая лисичка боялась открытых пространств, не желала терять меня из виду, и частенько предпочитала вместо игры, притулиться на коленях и оттуда наблюдать за хаотичным танцем мух.
Грет с утра выходил в лес, дать Верити полетать всласть. Я же, не отходила дальше заднего двора. Чувствовала, что Ниелю спокойней в привычной обстановке.
Дух-спутник первый почувствовал приближение толпы.
Я понимала, что вести не могут быть хорошими, поэтому встретила их на пороге, с феньком на руках.
Напротив крыльца собралось человек тридцать, все с суровым выражением лица. Как на похоронах. Чуть впереди стоял предводитель — незнакомый мужчина с пышными усами и в потертом сюртуке. Рядом с ним сжимала кулачки сухая женщина средних лет с всклокоченными волосами. Их огненные духи-спутники, куница и рысь, беспокойно кружили вокруг ног.