На меня нахлынуло видение. Ледяные равнины острова посреди водяной глади. Крутые склоны замороженного вулкана, в котором заточен живой дух. Столб дыма, поднимающийся из жерла к небесам. И одиночество, полное одиночество, ни одного человеческого существа вокруг. Тот, кто стал феньком, провел не сотню лет заточенным в камень, как его соратники. Нет, тысячу лет, сотни человеческих жизней ждал он, довольствуясь редкими визитами путешественников. Тосковал, по возможности стать частью чьей-то жизни.
Первый носитель, прадед Сарраны. Впряг духа в литейные печи для оружия, тем и заработал титул и деньги для семьи. Бабушка Сарраны — принесла духа в приданое мужу, виконту Треланси, который использовал его в двигателях для королевских повозок. Саррана и ее работа на благо короны. В отличие от меня, прозябающую в гареме Саррану направили в джунгли. Она что-то искала там, но я так и не увидела что.
Бедняга, ждать тысячу лет возможность выбрать своего человека, чтобы через всего три поколения вернуться в раскаленные камни пустыни и раствориться в другом духе. Бесславная участь.
Видение рассеялось, я обнаружила себя лежащей на углях напротив сидящего фенька. За спиной гудел смерч джинна, слышались сдавленные вскрики Грета.
Мой черед открыть сердце. Откровение оставленное без ответа, — как выстроенный наполовину мост в никуда. Я привыкла ограждать себя от других, в Тайном Оке лишь этому и учили, последние пять лет я жила под личиной, и даже угроза смерти не сумела заставить раскрыться перед Гретом. И вот древнее существо ждет, помахивая от нетерпения пушистым хвостом. Ждет моего прыжка в пропасть, обещая встретить посередине.
Я раскрылась, позволяя воспоминаниям свободно всплыть в памяти. Показала родителей, вечно охваченного тревогой отца, мать, слишком сильную для женщины. Одиночество первого года в академии. Ощущении своей чуждости и недостойности среди более уверенных в себе аристократов, которое с тех пор так и не оставило меня. И главная веха жизни — Грет.
С каждым мгновением силы покидали меня, словно вода из трещины в кувшине.
Все окружающее потемнело, остался лишь силуэт крохотной лисы да образ льва, Зандера. Голова кружилась, и казалось, что я вижу колыхающиеся щупальца медузы нимбом вокруг головы.
Ритуал потребовал слишком много сил. Я догорела до конца, как свеча из дорогого воска. Оставалось надеяться только на то, что перед смертью сумела привязать лисенка к себе. Теперь он сможет искать другого носителя, а не превратиться в голодную стихию и осесть между трещин валунов.
Холодно... И страшно, почему так страшно умирать?
Глава 7. Обман
Глава 7. Обман
— Дивия?! Не смей спать, слышишь?
Резкий голос каркнул над ухом, словно черный ворон. Голова раскалывалась от боли, единственное желание — отдохнуть. Я больше не могу, не могу. Нет сил.
И тут щипок у основания шеи, там, где ноет в конце дня. Щипок до синяка, до слез и не осталось ничего, как открыть глаза.
— Не спать, — грозно прорычал Грет. Верити раззявила клюв у него на плече.
Я вдохнула воздух полной грудью, будто меня вытащили из пучины уже потерявшую сознание, наглотавшуюся воды. Не умерла, я не умерла, а заснула от истощения. Прямо под носом у Грета, прекрасно зная, что спать нельзя.
Значит, выжила.
На ночном небе проносились огненные сполохи, ревело пламя за спиной Грета, вертелся адовым пламенем огненный смерч. Джинн лютовал.
— Уходим! — крикнул Грет.
Все тело ломило от боли, как после затяжного гриппа. Медуза славно потрепала меня во время недолгого сна. А ведь Грет предупреждал, стоило отдохнуть подольше в лагере бедуинов, но я боялась не успеть.
Перевернулась на живот, уперлась ладонями в остатки костра, со стоном попыталась встать на ноги.
Рывок, и Грет перекинул меня через плечо мешком картошки. Мускулистая спина мастера-целителя была покрыта полосами сажи, ожогами, кровью.
Он бросил в джинна склянкой с белесой мутной жидкостью, покрепче перехватил меня за поясницу и направился ко входу в ущелье. Звон стекла — и воздух загудел от ветра, пригибающего все вокруг, взметнулись вверх остатки костра, поверхность озера пошла штормовыми волнами, но вокруг нас с Гретом оставался кокон спокойствия. Подняв голову, я увидела, как поток воздуха развеял смерч рассерженного джинна, на мгновение приоткрыв смутный черный силуэт внутри с мерцающими багровым провалами глазниц.
В воздухе закрутился, словно сухой лист, оставленный у озера лечебный саквояж, холщовый мешок, выданный бедуинами, растрепался, выпустив веером лепешки, бурдюк разорвался в воздухе, хлеща во все стороны водой.