Я ведь знала о невесте. Встречала, видела, трогала, до сих пор передергивает, стоит вспомнить Нонну, склонившуюся у моих ног, умоляющую оставить ей ненаглядного, словно он сума с деньгами, а не живой человек. Пусть Грет убирается к ней с глаз долой, оба друг друга достойны.
Волна ярости на саму себя захлестнула едкой пеленой. Как я могла унизиться до такой степени, что поставили на место за приставания. Словно я была настолько слепа, что не заметила в пустыне весьма весомого доказательства его влечения ко мне. Все должно было повернуться наоборот, чтобы Грет сам умолял о близости, а я бы напомнила о забытой невесте...
— Прости, — глухо сказал он. — Я не хотел обидеть тебя.
— Иди к черту!
Я полыхала. Выше костра, до самых верхушек сосен. Яростный белый огонь, не жгущий, не греющий, бесполезный. Как я сама. Зандер и фенек подлезли с обеих сторон под бока, и я с благодарностью окунулась в пушистый мех, поддаваясь ласке шершавых языков. На бывшего возлюбленного не смотрела, почти. Не хотела его жалости, боялась рассмотреть тщательно скрываемое торжество запоздалой мести. По официальной версии Дивия бросила Грета ради объятий принца, как не возрадоваться возможности поставить грешницу на место.
Не устояла. Повернула голову в его сторону. Лучше бы я этого не делала, потому что в глазах Грета плескалась боль. Ладони сжаты в кулаки, скулы заострились, губы застыли на лице тонкой полоской, выдавая крайнюю степень страдания. Забыла, что пусть Грет не полыхает до неба, он все чувствует острее меня. Его никогда не прельщало чужое несчастье.
Тяжело вздохнула, отвернулась, чтобы не видеть бывшего возлюбленного, не поддаваться искушению продолжить ссору. Уставилась в темноту меж стволов сосен, где горели, словно два фонаря, глаза неизвестного животного. Никто не посмеет подойти к костру, зажженному огненным магам.
Мне следует избавиться от нездоровой увлеченности мастером-целителем. Чем больше времени провожу под его боком, тем сильнее чары, но следует прекратить изощренную пытку. Отбирать его у Нонны не буду, сам он, видимо, решил хранить ей верность, поэтому даже если собираюсь жить, нужно подумать о запасных вариантах. От мысли о других мужчинах меня тошнило, все-таки я неправильный огненный маг, помешанный на светлом образе Грета, словно тот сильнодействующий наркотик из алых цветов, растущих на востоке.
Слезы бесшумно закапали на плотное узорное одеяло бедуинов, скатываясь по щеке с одной стороны и позорно огибая нос со второй. Я старалась мерно дышать, чтобы не выдать себя, но грудь словно сдавило стальным обручем. Ощутила на спине теплую тяжелую ладонь Грета, дернулась, сбрасывая ее.
— Дивия, — сдавленно сказал он.
— Мне не нужна твоя жалость! — вспыхнула вновь.
— Тебе нельзя выжигать себя изнутри, Дивия. Серая медуза только того и ждет, чтобы дорваться до сердца. Пожалей себя, а если не в силах, вспомни об Адаме! Дай мне помочь тебе...
— Ты только что отверг меня, Грет. Будь последователен.
— Дивия, — сдавленно позвал Грет. — Между нами достаточно невысказанных обид. Можешь злиться на меня, лишь прошу — не отвергай мою помощь. Закрой глаза, расслабься.
От пальцев Грета шло живительное тепло, которое словно проникало через кожу, обволакивало сердце коконом золотых нитей. Целительных, забирающих горечь. Мне хотелось развернуться к нему лицом, обнять, вдохнуть запах, наиболее ощутимый в основании шеи. Проклятье, от наваждения не избавиться никакими силами.
Вот так, отчаянно мечтая прижаться к Грету всем телом, я заснула.
***
Во сне Грет стоял напротив меня, желанный, доступный. Его ладони покоились на моих бедрах, прижимая к широкой груди. И вновь, как наяву, я потянулась к его губам, только на сей раз Грет не отстранился от поцелуя. Вздрогнул на мгновение, когда я легонько коснулась уголка его рта, словно бабочка махнула крыльями, затем его губы накрыли мои в сладостном тягучем поцелуе. Грет не смог сдержать стон, словно долгое время страдал от голода и наконец насытился. Я вцепилась в плечи любимого, пытаясь удержаться на подгибающихся коленях. У поцелуя был вкус вины, как отголосок того, что происходило наяву, хотя никакой невесты в мире не было. Грет во сне принадлежал мне одной.
Вскоре Грет целовал шею, в чувствительное место за ушной раковиной, где тонкая кожа и малейшее прикосновение отдается дрожью во всем теле. Его руки накрыли грудь поверх тонкой ткани платья, обжигая, я прерывисто вздохнула, сдерживая стон.
Мы опустились на мягкую туманную поверхность. Облако? Я помогла ему избавиться от белой рубашки, провела пальцами по литым мышцам груди, опустилась по смоляной дорожке волос к пупку, несмело прокралась вниз. Грет зарычал, перехватывая руку, не больно прикусил ладонь, давая понять, что он ведет меня, а не наоборот. Я выгнулась навстречу, позволяя его рукам творить с моим телом, что вздумается, отдаваясь на милость мастера-целителя. Свобода, наконец, свобода быть рядом с любимым.