— Время, — заявила Эва и движением фокусника сорвала покрывало.
Тесто увеличилось вдвое, возвышалось белесой рыхлой шапкой над краями посуды.
С легкостью отделилось от стенок и перетекло на стол.
— Теперь главное. — Эва подняла вверх указательный палец. — Плетение. Задавая форму тесту, ты лепишь свою жизнь, становишься хозяйкой судьбы.
Сердце дрогнуло и застучало часто-часто. Под пальцами мягкий материал поддавался малейшему нажатию рук. Я верила, что тут, на уютной кухоньке в счастливом доме, решаю свою судьбу. Жить. Мне хотелось жить. Но не только. Терзая в руках полосы теста, я обещала сама себе стать смелой, перестать прятаться за спинами других и сделать все возможное для тех, кто не может постоять сам за себя. Для Зандера и Ниеля.
Каравай вышел красивый. Идеально круглый, с колоском по нижнему краю и надрезами в виде цветка поверху. С гордостью я взяла его на руки и с предвкушением опустила в горло хорошо прогретой печи.
— Послушай. — Эва опустила руку на мое плечо в то время, как я завороженно смотрела на железную заслонку. — Когда он испечется, самая ключевая часть древней магии — дать отведать хлеб тому, кого любишь всем сердцем.
Не знаю, подозревали ли хозяева о моих чувствах к Грету, но, видимо, от них ничего не укрылось. Насмешки Сеймона по поводу невесты Грета, внимание невероятно красивых близнецов, все это было призвано проверить крепость моих чувств. Нет смысла скрывать любовь, она умеет заявлять о себе, словно зеленые ростки между тяжелыми валунами.
— Нет, — сказала твердо, несмотря на то, что отказывать Эве ужасно не хотелось.
Не могла дать Грету вкусить пронизанный щупальцами медузы хлеб. Если есть хоть малейший шанс, что он заразится в результате «старинного колдовства», то я себе не прощу. Во-первых, слишком люблю его, это чувство окутало меня крепче проклятия. Первый завет настоящей любви сродни с девизом целителей: «Не навреди». Я не могла преподнести отравленное яство любимому на блюде. Во-вторых, в последнее время чистая совесть стала не пустым звуком. Чем больше я узнавала о происках Тайного Ока, тем противней становилось походить на тех, кого ненавидела. Не хотелось запачкаться неблаговидным поступком.
— Дивия, — мое имя в устах Грета прозвучало пронзительной нотой.
Когда он успел вернуться? Как долго стоял в дверях, прислонившись к косяку плечом, скрестив руки на груди?
— Все обговорено, не бойся, — устало произнес Грет.
Наметанным взглядом прошлась по покрасневшим костяшкам пальцев, значит, был на холоде, вниз к краю штанин без намека на влажность, значит, не ходил по утренней траве. Отметила ботинки, появившиеся на ногах, ношеные, пусть и добротные. Достались от хозяев или Грет успел побывать в ином месте, куда мне ходу нет?
— Грет, не надо!
— Хлеб должны попробовать, в этом его предназначение, только тогда он становится по настоящему живым. Ты ни о чем не думай, не беспокойся, просто следуй указанием хозяйки дома. Пожалуйста, доверься нам.
Он подошел, опустился на колени, похудевшее лицо с заострившимися чертами оказалось на одном уровне со моим. Грет погладил щеки холодными руками, провел с нежностью по волосам.
— Пожалуйста, — еле слышно сказал он.
Верити не разевала клюв, не топорщила перья. Грет не старался на меня ментально повлиять, не приказывал, а тихо просил, и в ответ моя уверенность таяла.
— Хорошо, — я сдалась. — Если ты обещаешь, что с тобой ничего не случится.
— Будь спокойна, закрой глаза и продолжай дышать. Не думай ни о чем.
Вся семья собралась в кухне, дети расселись по стульям, близнецы стояли, облокотившись на стены, молодая женщина, держала на руках малыша, незнакомый мужчина обнимал ее за плечи. Они наблюдали за происходящим, не говоря ни слова.
Эва взмахнула рукой, подавая знак, что время пришло. Я подошла к печи, откинула железную заслонку. В лицо пыхнуло жаром, Ниель и Зандер с наслаждением сунули мордочки под локти, норовя залезть в печь. На противне ждал румяный высокий каравай, произведение искусства на фоне горящих алым углей. Надрезы зарумянились, косичка вокруг края стала пышной. Запах выпечки поплыл по кухне, впитался в волосы и одежду, вызвал голод в животе. А еще казалось, что сам хлеб медленно дышит, чуть взбухая и опадая, словно медленно бьющееся сердце. Жуткое, завораживающее действие.
Ухватив голыми ладонями поднос (пламя не причиняет огненному магу вреда), я перенесла его на подставку посреди стола. Обитатели дома встали вокруг, освободив для Грета почетное место посредине.
Друг напротив друга, разделенные досками стола, по две стороны каравая на жаркой кухне, где плыла вязкая тишина. Послушавшись кивка Эвы, я оторвала горячий кусок прямо от края, будто вырвала кусок плоти. К потолку поднялось облако пара, и я могла поклясться, что он застыл широким куполом медузы.