— Лилия. Клер. Младшая сестра Эстер.
Они пришли сюда вместе? — вертелось у Летиции на языке. Или ты обратил малышку по просьбе своей самки? С трудом обуздав свой непримиримый нрав, девушка промолчала.
Пещера ликантропов походила на подземный грот. На неровных стенах, заменив собой светильники, обосновались зеленые светлячки, землю подчас сотрясал странный грохот, смутно напоминающий шум прибоя. Стая состояла из семи особей, не считая волчат. Некоторые волки лежали по двое — то ли ради того, чтобы сохранить тепло, то ли из особой любви друг к другу. Они не разговаривали между собой, как обычно делают люди, укладываясь на ночь. Летиция шагнула в центр пещеры, держа голову высоко, словно была царственной особой с серьезной претензией на трон. Ответом ей была глухая враждебность — ее источали даже стены и низкий потолок. Девушка оглянулась на Архена.
— Они не тронут тебя, — сказал он.
Справа от входа располагалась глубокая ниша, служившая вожаку спальным местом. Архен велел Летиции оставить там вещи, которые она несла в руках: одеяло, котелок, нож. Под немигающими взглядами ликантропов она прошествовала к углублению в стене, расстелила на земле покрывало и села на него, обхватив руками колени. В компании незнакомых людей Летиция чувствовала себя неуютно, что уж говорить о группе существ совершенного чуждого ей вида. По ее мнению, волки отличались только размерами и окраской; в отличие от Архена, никто из них не обладал пронзительным лазоревым взглядом, ни в чем не уступавшем человеческому.
Летиция украдкой посмотрела на темно — бурую волчицу, которая вылизывала шкурку одному из своих детенышей. Дети ликантропов рождались в волчьем обличье. Или, может, в стае есть звери, никогда не бывшие людьми? Оборотни приняли волчьи законы и жили по ним, так почему бы им не соседствовать с настоящими волками?
Девушка свернулась калачиком на одеяле. До прихода сюда она надеялась, что другие ликантропы сохранили больше человеческих чувств, чем их предводитель; что она найдет среди стаи неравнодушного и мольбами или обманом сможет добиться свободы. В последний раз обведя взглядом пещеру, Летиция сомкнула веки. Люди — всего лишь на четверть… В душе разрасталась дыра, то самое болезненное одиночество, которое некоторые испытывают даже находясь в гуще толпы. Ланн… Девушка отвернулась к стене, накрыла голову одеялом. Никто не найдет меня. Никто не придет сюда.
Но отчаяние, испытываемое Летицией, не могло сравниться с той черной безысходностью, в которой изо дня в день пребывала Морвена. Будь она реальной, а не ведьмой из горячечного сна, Летиция могла бы найти утешение в ее обреченности. Всегда найдется кто — то, кому хуже, чем тебе, и Морвена была ярким тому примером. Что ты знаешь о людях в хрустальных масках? Госпожа ди Рейз широко зевнула, в уголках глаз выступили сонные слезы — несмотря на вихрь эмоций, клубившихся в ее мозгу, усталость брала свое.
Слепой волчонок негромко тявкнул, его сестра шевельнулась под боком у матери. Засыпая, Летиции мерещилось, что она слышит колыбельную, в которой отдельные слова чередовались со звериным воем.
Ланн шел по направлению к закрытому дворику, поигрывая тренировочным клинком. Оттуда доносилось непрерывное лязганье стали и громкие возгласы — противники обменивались любезностями и всячески подначивали друг друга, а зрители поздравляли победителей или смеялись над побежденными. Ланн предпочитал сражаться молча: разговоры его отвлекали.
На корточках перед фонтаном сидел человек, которого Ланн прежде никогда не видел. Облачение, черное с фиолетовым, выдавало в нем мастера. Юноша собирался пройти мимо, когда заметил, что на раскрытой ладони незнакомца сидит голубая бабочка: помахивая крыльями, она, казалось, вовсе не собирается улетать. Перчатки мастера были из тонкой переливчатой ткани, плотно прилегавшей к коже, но вряд ли насекомое могло спутать его руки с цветком. Как будто не замечая Ланна, застывшего на месте, мастер взял бабочку за узорчатое крыло и медленно, словно наслаждаясь процессом, отделил его от тела насекомого, а после точно так же поступил со вторым крылом. Затем мастер дал насекомому свободу. В чаше фонтана играли золотые блики, а бабочка, лишенная возможности улететь, ползла по его холодному мраморному бортику.
Незнакомец сполоснул перчатки в прозрачной воде, избавившись от пыльцы. Поднял взгляд на Ланна. Вся эта сцена показалась юноше полным ребячеством.
— Каждая мошка стремится к жизни, — сказал мастер, указывая на бескрылую бабочку. — А ведь я лишил ее главной особенности, лишил самой сути. Я забрал у нее душу. — Ланн молчал. Слова мастера и тон, которым они были сказаны, не понравились ему; но больше всего юношу поразил его взгляд. Он находится на грани безумия, подумал будущий ульцескор, он стоит так близко к его краю, насколько это вообще возможно. — А если сделать то же самое с человеком? — Мастер холодно улыбнулся. — Оборвать ему крылья?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сдержанно ответил Ланн.
— Конечно, не понимаешь, — кивнул незнакомец. — Здесь мы равны. Но я собираюсь это выяснить, мальчик. Я стану пожинателем душ. Хочешь быть моим партнером? Хочешь пойти со мной?
Ланн понял это по — своему. В стане карцев непристойные предложения вовсе не были редкостью — Салема, наложница главаря, несколько раз приглашала мальчика в свой шатер. Главарь предпочел не вмешиваться, позволил событиям идти своим чередом. О смуглой и стройной Салеме мечтала добрая половина лагеря, и это льстило самолюбию Ланна, но он знал, что приняв ее предложение, рискует проснуться на том свете. Лирен, при всей его любви к мальчику, не простил бы ему.
Рука в перчатке из черного материала, отливавшего радугой, легла юноше на плечо. Незнакомца звали Риведер Кайн, и он принадлежал к экзалторам. Ланн узнал это многим позже.
Почему именно эта история всплыла у него в памяти, когда Ланн присел отдохнуть и глядел на небо сквозь прорези игольчатых ветвей? Лес был лабиринтом, в котором можно блуждать вечно. Навыки зверолова оказались почти бесполезны: полдня были потрачены впустую, волчий след давно потерял свежесть. Примятая земля давала надежду, обозначала дорогу, которая затем терялась в непроходимых зарослях и густых рощах.
После долгих дней бесплодных поисков Ланн наконец — то набрел на печать человека. Под одним из деревьев, неотличимых друг от друга, кто — то соорудил из веток относительно мягкое и удобное ложе. Ульцескор присел на корточки, шумно втянул носом воздух и провел ладонью по темно — зеленым иголкам, как будто постель еще могла сохранить ее запах или тепло. Он с трудом сфокусировал взгляд на дороге, которой пришел. В пыли были только его собственные следы. Может, по неосторожности Ланн стер отпечатки босых ног беглянки, добираясь сюда. Он прислонился лбом к дереву, стиснув челюсти. В груди вызревали семена отчаяния: в какой — то миг Ланн думал, что готов опустить руки и бежать прямиком в Гильдию, где с опущенной головой станет рассказывать мастерам, каким образом он не смог выполнить условия контракта. Пусть они заменят его. Пришлют кого — то другого. Он согласен на любое наказание.
Потом ему сделалось тошно от охватившей его слабости. Он заставил себя подняться и оглядеться вокруг. Госпожа Летиция — Тиша — была здесь, спала на этой постели. Архен одержим ею; вожак не позволил бы ей погибнуть. Что нужно человеку? Тепло? Еда? Вода? Ланн затаил дыхание и прислушался. Журчания реки не было слышно. Тогда он медленно пошел вперед, высматривая знаки: сочную, ярко — зеленую растительность, указывавшую на близость к воде, перемещение птиц, по утрам слетавшихся на водопой.
Добравшись до мелкого родничка, окрашенного золотыми бликами, Ланн утолил жажду и зашагал вдоль ручья. Так не бывает. Что — то должно было остаться. Где — то в глубине души он упрекал госпожу ди Рейз, которая, будь на то ее воля, могла облегчить ему поиски. Она давно должна была удостовериться в нелепости своих предположений: Ланн не умел обращаться ни животным, ни птицей. Сейчас он думал о том, что имея возможность ястребом взмыть в небо и охватить взглядом лес, казавшийся бесконечным, он бы мигом обнаружил беглянку.