Ведьму поглотил водоворот; гладкая, сияющая поверхность зеркала треснула и поблекла. Секундой позже прекратился шум, ожесточенно терзавший слух, на голову больше не сыпалась пыль, а земля больше не норовила уйти из — под ног. Летиция перевела дыхание, нашла взглядом выход и осторожно двинулась к нему, когда фрагмент пола, на который она ступила, внезапно ушел вниз.
Она сорвалась в пропасть. Девушка инстинктивно вскинула руки, надеясь ухватиться за край скалы, нащупать опору или хотя бы замедлить падение. Пальцы скользнули по шершавой поверхности, когда чья — то рука вынырнула из тьмы и обхватила ее запястье. Тогда она по — настоящему испугалась. Летиция беспомощно болтала ногами в пустоте, сердце бешено колотилось в груди, ведь сила, тянувшая ее наверх, страшила ее значительно больше, чем неминуемая гибель. Липкие от пота пальцы, глаза безумца в прорезях хрустальной маски, торжествующая улыбка: теперь не уйдешь…
Последним рывком он освободил ее из цепких объятий смерти. В этот раз он сумел ее удержать. Обхватил руками, прижал к себе: слова казались ненужными. Летиция дышала прерывисто и тяжело, все еще не сознавая своего счастья. Спустя минуту она мягко отстранилась и с восторгом ощупала его лицо: коснулась сеточки выпуклых шрамов на щеке, тонкого носа, знакомого излома губ. Колыхались висячие серьги. Из глаз струился лазоревый свет, матовый отблеск этого света лежал на ее лице.
— Я принадлежу другому, — прошептала она. — Волку.
— Нет, — возразил он. — Пока еще нет.
Ланн убрал мокрые волосы, облепившие ее щеки и лоб. Они с любовью взирали друг на друга: душевная пустота вдруг оказалась наполненной чем — то обжигающе горячим, перехлестнувшим через край. Не в силах противиться наплыву чувств, он едва коснулся губами ее рта и сразу же отпрянул. Долго ждал с холодеющим сердцем, что она рассердится и влепит ему звонкую пощечину, но Летиция лишь растерянно улыбнулась в ответ на его ласку. Это придало ему смелости. Ланн стиснул в ладонях ее лицо и жадно впился губами в ее губы, покрыл поцелуями мокрое лицо, стирая с него грязь и пыль.
— Ланн, — шептала Летиция, гладя его по голове и плечам, — Ланн…
Когда схлынула первая волна нежности, он сунул ей в руку холодный, тяжелый предмет. Летиция вздрогнула от неожиданности.
— Что это? — испуганно спросила она, ощупывая подарок.
— Кинжал Лирена, лорда карцев, — объяснил Ланн. — Он носил его на шее, как талисман. Я забрал кинжал, когда Лирена сразил ульцескор. Взгляни.
Ланн накрыл ее руку своей и вытащил из ножен кинжал. Повертел его в пальцах. По гладкому лезвию скользили лунные блики. Ульцескор вложил его обратно в ножны.
— Это серебро?
Он кивнул.
— Ланн, я… — умоляюще начала она. — Я… не смогу.
Холодный воздух резко вошел в легкие. Выпуклый купол, нависший над головой, венчало круглое витражное окно с изображением Богини. Стеклянные шестигранники отлично сохранились, не потемнели от времени и древней пыли; они зажигались светом и меркли, отбрасывая цветные блики на девушку, распростертую на алтаре. Три лика Богини: величественная королева в серебряном венце, гордо смотрящая прямо перед собой, улыбающийся паяц слева от нее и тень в капюшоне, методично пожирающая спящий мир, справа. Царский венец был выполнен в форме символа — два полумесяца, обозначавшие растущую и убывающую луну, острыми концами повернутые наружу, а между ними — белый диск, полнолуние.
Летиция приподнялась на каменном ложе, широко раскрывая рот и стараясь вдохнуть как можно больше кислорода. Вдоволь наглотавшись воздуха, она немного успокоилась и критически осмотрела себя: обрывки черных водорослей все еще охватывали запястья и лодыжки. Прямоугольник, на котором она лежала, находился в центре округлой выбоины с неровными краями. Вода ушла, земля ничуть не пострадала от подземных толчков, а на стенах не было никакого намека на зеркала. Внутри болезненно сжалось сердце.
Ничего не было. Она спала и видела сны. Не было ведьм, не было Ланна, не было его сияющих глаз; это тепло было ненастоящим. Ей явилась странная химера образов, звуков и чувств. Летиция сглотнула подступившие к горлу слезы и спустила ноги с алтаря. Что — то соскользнуло вниз и с металлическим лязгом ударилось об камень.
Ей все привиделось, но кинжал, лежащий перед ней, был удивительно реален. Взгляни. Летиция ухватилась за рукоятку, ножны упали наземь; в лунном свете переливалось серебро. Прижимая кинжал к груди, она направилась к лестнице.
Может быть, она до сих пор спит? Надо выбраться из этого кошмара, перетекающего в сладкий сон; еще одно такое потрясение она может не пережить. Ступенька за ступенькой девушка поднималась наверх, и мертвый город вынужденно отпускал ее, не имея возможности удержать.
Когда некрополь, напряженно наблюдавший за ней пустыми окнами, остался позади, Летиция остановилась и коснулась пальцами своего рта. Теплые, влажные, чуть опухшие губы, как будто после поцелуя. Ее рука медленно переместилась вниз, судорожно ощупала левое плечо; потом, не доверяя своим ощущениям, девушка скосила глаза на шрам. Полумесяц. Гладкий и холодный, словно лед.
Мы приручили первичный хаос, придали ему форму и наполнили ее смыслом. Мы обрели власть над временем и пространством. Мы…
Летиция запрокинула голову. Среди темного полотна неба, усыпанного звездами, висел улыбающийся рот — в точности такой же, как на ее плече.
Глава 12
Примерно на середине пути Ланн обнаружил, что ведерко, которое он наполнил водой из ручья, чудесным образом опустело. Он приподнял его за ручку и осмотрел так тщательно, насколько позволяло освещение. Железный ободок проржавел, в одном месте днище чуть отстало от стенки, образовывая узкое продолговатое отверстие. Именно через него вылилась вода. Ланн оглянулся — за ним тянулся мокрый след. Он зашагал к хижине, чуть огорченный тем, что не смог выполнить поручение. Но в решете воду не принесешь — он попросит другой, целый сосуд, если в этой убогой хижине такой найдется.
Ланн поднялся на крыльцо по скрипнувшим деревянным ступеням, доживавшим свои последние дни, и распахнул шаткую дверь. Девушка испуганно вскрикнула, мгновенно обернулась спиной, прикрываясь руками. Ланн закрыл глаза ладонью, пробормотал: «Я сожалею» — шагнул назад и едва не скатился с лестницы.
Оказавшись внизу, он тяжело опустился на землю, пытаясь унять бесновавшееся сердце. Ему следовало постучать. Зрелище оказалось коротким, но исключительно запоминающимся. Другой на его месте не различил бы ничего, кроме смутных очертаний женского тела, но глаза ульцескора отлично видели во тьме. Ланн всегда намеренно сосредотачивал взгляд на ее лице, старался не смотреть на изящную линию шеи, маленькую грудь и плавные изгибы бедер: она ведь была дочерью клиента, он не мог — и не должен был — испытывать к ней никаких чувств.
— Нам не нужно никуда идти, — сказала она, встретив его на краю леса.
— Но… — начал Ланн, — твой отец…
Летиция ладонью запечатала ему рот.
— Пойдем.
И ульцескор, заглушив голос разума и стенания совести, послушно последовал за ней. Разведи огонь. Принеси воды. Побудь со мной, Ланн… Если он свихнулся, если сумасшествие принимало столь восхитительные формы, дорогие его сердцу, он был рад его приходу. На задворках его сознания металась какая — то беспокойная мысль, не получившая четкого определения, какое — то несоответствие: но, говоря по совести, она нисколько его не терзала. Любовь была сродни безумию, любовь слепа; и очки с волшебными стеклами, скрывающими недостатки, пришлись ему как раз впору.
Она позвала его внутрь. Ланн вошел, чуть колеблясь. Летиция плотно завернулась в пожелтевшую от времени простыню и сидела на полу, облокотившись на край лохани. Образ обнаженной девушки поневоле предстал у него перед глазами, и Ланн поспешно отвел взгляд.