Ивану нравилось работать с землей. Он удивлялся этому, ведь родился в Питере, где вместо земли — многослойный асфальт, река затянута в гранит, а вместо леса — парки и проходные дворы. В детстве он помогал бабушке в огороде, и ему это нравилось. Иван вгрызался лопатой в жирный чернозем, выворачивая крупные пласты с копошащимися длинными червяками, жадно вдыхая аромат сы-рой земли. Леша вяло работал рядом.
Иван видел: Леша боится. И таких ребят во взводе было немало. «Стая» пользовалась этим и активно прессовала слабых, заставляя шестерить. Иван поговорил об этом с Сашей Погорельцевым — атлетом и просто хорошим пацаном. По сравнению даже с достаточно развитым Телепановым Погорельцев выглядел Гераклом. Иван надеялся, что Сашка сможет прижать зарвавшегося Джона, но Сашка не захотел.
— Зачем менять ход вещей? — спросил он. — Если люди позволяют так с собой обращаться, значит, они этого заслуживают. Пусть шестерят дальше.
— Саша, но это же подло! Этих козлов много, вот они и обрабатывают всех по-одиночке! Власть свою насаждают.
— Ваня, ты преувеличиваешь. К тебе вот они не лезут, ко мне не лезут, значит, чувствуют, что получат отпор. Здесь, Ваня, армия, здесь сразу видно, кто есть кто. Если сунутся ко мне — урою, а впрягаться за всяких чумошников, извини, не буду.
Иван не понимал Сашку, ведь тот мог одним словом положить конец ша-кальству. А Иван даже вместе с Андрюхой — вряд ли…
За работой и невеселыми мыслями Иван не заметил, как приблизился вечер. К дому майора подъехал тот же грузовик, они залезли в него и поехали в часть. Иван посматривал на Джона, ожидая, что тот, пока они одни, полезет в драку, но узбек сидел тихо, смотря в одну точку, и за всю дорогу не проронил ни слова.
Вечером, перед отбоем, Иван рассказал обо всем другу. Андрей выслушал и с вызовом поглядел на противоположный ряд кроватей, где располагалась ставка «стаи».
— Дерьмо, шакалы вонючие! — достаточно громко, чтобы его услышали, произнес он. — Не дрейфь, Ваня, если что, мы им мозги вправим!
Это случилось на следующий день. Ивана отправили в караул, и он целую ночь дежурил на контрольно-пропускном пункте. А когда пришел в казарму, то долго не мог найти Андрея. Все, кого он спрашивал, пожимали плечами, и лишь кто-то проронил: вроде ночью что-то случилось…
Потом взвод построили, и сержант Берзаускас, оглядывая подчиненных, прошелся вдоль строя и неожиданно сказал:
— Что, кому здесь плохо служится? Кто решил дедовщину развести?
Из казармы вышли еще несколько старослужащих-сержантов. Они встали рядом с Берзаускасом и впились глазами во взвод. Все они были старше, и выглядели гораздо взрослее Иванова призыва. Наверно, специально таких в сержанты отбирают, думал Иван.
— Вас все это ждет в войсках, — сказал один из сержантов, махнув рукой куда-то в сторону. — На хрена вам здесь это нужно, я не пойму?
— Короче, так, — сказал Волына, высокий худой украинец, командир первого взвода, которого за глаза называли «Жердина». — Узнаем, кто из себя деда строит — отхерачим так, что мало не покажется!
— Да-да, — саркастично проронили сзади. Иван обернулся и увидел Солнышкина, приятеля Джона.
— Итак, — сказал Берзаускас, — сегодня ночью избили рядового Телепанова. Он находится в медчасти с сотрясением мозга. Возможно, с переломом черепа. Пред-лагаю тем или тому, кто это сделал, добровольно выйти и признаться. Обещаю, что в этом случае мы накажем виновного в рамках устава, а не уголовного кодекса, то есть начальству ничего докладывать не будем.
Вот как… Значит, Андрей никого не заложил. Почему? Почуяв спиной взгляд, Иван оглянулся. Меж рядов колышущихся пилоток он разглядел довольно ухмылявшуюся физиономию Джона.
— Ах ты, сука! — расталкивая строй, Иван бросился к узбеку. С силой отпихнув вставшего на пути Солнышкина, он вцепился Джону в горло и повалил.
— Это ты его?! Ты его?! — повторял Иван, припечатывая голову Джона к асфальту. Ему было на все плевать: на строй, на сержантов и устав. Он хотел расквасить гаду голову, но занесенную для удара руку перехватил успевший вовремя Берзаускас.
— Воронков! Отставить!
— Всем стоять!! — заорали сержанты, бросившись разнимать дерущихся.
Ивана оттащили в сторону. Вырываться из рук дюжих сержантов было бес-полезно, и Иван медленно остывал, понимая, что теперь его ждет наказание. Ну и пусть! Пошли все к черту!
— В чем дело, Воронков? — спросил Берзаускас. — Ты понимаешь, что делаешь? В дисбат захотелось? За что ты его ударил?
Иван хотел возразить, что как раз ударить ему и не дали, но сказал другое:
— Это он Телепанова избил!
Сержанты переглянулись.
— Откуда знаешь? — спросил Волына. — Ты видел?
— Не видел, — сказал Иван. — Но знаю!
— Так ты можешь и про нас сказать, что мы Телепанова избили, — возразил Берзаускас. — А ты что скажешь? — спросил он Джона.
Узбек недоуменно покрутил головой:
— Не знаю, что он кидается! Никого я не трогал, — глаза Джона сжались в черные непроглядные черточки.
— Воронков, два наряда вне очереди, — вынес вердикт Берзаускас. — Это для на-чала. Все, разойдись.
Этим же вечером, построившись на поверку, Иван услышал за спиной сдав-ленный шепот Солнышкина:
— Воронков! Слышь? После отбоя зайди в сушилку, разговор есть.
Иван молчал, обдумывая создавшееся положение. Идти стремно и глупо, не идти — позорно. В спину несильно толкнули:
— Слышь, нет? Понял?
— Понял, — ответил Иван, не оборачиваясь. Андрюхи нет, придется разбираться самому.
После отбоя он лежал под одеялом, ожидая, пока все заснут. Где-то далеко в коридоре горела лампочка, освещая скрюченную фигуру дневального, прикор-нувшего на тумбочке. Вторым дневальным был Джон, его не было видно. «Глупо играть по их правилам. Точно так они расправились с Андрюхой, а ведь он каратэ занимался, в отличие от меня, — думал Иван. — Все равно, рано или поздно, они меня достанут. А не приду, раззвонят, что я трус». Решив, что пора, Иван скинул одеяло и поднялся. Сердце колотилось, волнами гоня адреналин. Одевшись до пояса, Иван вышел в коридор. «Если попадется сержант, скажу, что иду в туалет», — подумал он.
Он поравнялся с дремлющим дневальным, тот мигом вскинул на него выпученные сонные глаза:
— Тебя там ждут, — сказал боец, кивнув на двери сушилки.
— Знаю, — Иван открыл дверь и вошел. Сушилкой называлась комнатушка с се-рыми облезлыми стенами, единственным окном и висящими вдоль него многочис-ленными веревками, на которых развешивалось влажное, после стирки, белье.
В комнате было пусто, лишь в углу у батареи стояли чьи-то сапоги, да у стены валялась куча старых, используемых в качестве ветоши, «хэбэшек». На по-толке унылой грушей висела одинокая тусклая лампа.
Джон стоял у стены вместе с Солнышкиным и Щепой — костяк «конторы» в сборе. Похоже, Щепа был типичной шестеркой, но амбиции из него перли, словно работал он на самого Дона Корлеоне.
— Пришел, да? — проговорил Джон, не спеша отрываясь от стены. Иван не ответил, остановившись перед троицей. Было страшно, но несмотря ни на что, надо гнуть свою линию и не сдаваться. Так в раннем детстве Ивана учил дед, давно умерший — но советы его всегда подтверждала жизнь.
Они стояли, как боксеры на ринге. Узбек зыркал в глаза, и Иван чувствовал, что не может вынести этот ненавидящий животный взгляд. Так звери смотрят на добычу, и именно таким взглядом Джон ломал волю ребят. Иван вспомнил совет приятеля на гражданке. Друган занимался боевым у-шу, или чем-то в этом роде, и научил Ивана смотреть на противника «рассеянным» взглядом, словно бы в глаза, но не концентрируя взгляд на зрачках противника, а внимательно следя за его конечностями. Таким взглядом можно смотреть сколь угодно долго, и «переглядеть любого». Джон не выдержал первым.