— Завтра утром.
Не раздеваясь, лишь сняв шинель и шапку, Иван расположился на верхней полке плацкарта и под стук колес думал о том, что ждет его в конце пути.
Новая часть встретила затаенной тишиной. Такой же длинный кирпичный забор, как в Подольске, покрашенный белой известкой контрольно-пропускной пункт. За стеной просторно и чисто. В казарме, куда привел Ивана дежурный офи-цер, было тихо и пустынно. Дневальный, коротко стриженный и курносый, с лю-бопытством оглядывая новенького, провел его в каптерку, где находился старши-на. Здоровенный, плечи не поместились бы в платяной шкаф, прапорщик внима-тельно посмотрел на Воронкова и спросил:
— Спортсмен?
— Нет, — стушевался Иван.
— Будешь! — пообещал прапор.
На следующее утро Иван понял, что имелось в виду. Построив взвод, стар-шина Басмачный гаркнул:
— Бегом марш! — и взвод побежал. Хорошо, что Иван еще в учебке привык к трехкилометровым кроссам по несколько раз на дню и не отставал от остальных.
Они выбежали за КПП и побежали вдоль желтого каменного забора, и через сотню метров оказались на огромном стадионе. Посередине находилось залитое вчерашним дождем, все в лужах, футбольное поле, вокруг шла широкая беговая дорожка с четырьмя или пятью полосами.
— Пять кругов! — объявил старшина и остановился, наблюдая за солдатами. Иван бежал ровно, не отставая и не обгоняя никого. Через два круга выявились лидеры и отстающие, а взвод растянулся длинной, прерывисто дышащей змеей.
— Байрамов, шире шаг, на копыта наступят! — покрикивал Басмачный на отстаю-щих. — Куликов, я все вижу! Сейчас побежишь еще круг!
К финишу Иван обогнал полвзвода и прибежал пятым. Судя по взгляду Бас-мачного, новичком он остался доволен.
Некоторое время к Ивану присматривались. Он чувствовал это по молчали-вым оценивающим взглядам, по вопросам, будто бы простым и не имеющим отно-шения к службе, но на самом деле многое определяющим в судьбе новичка. «Де-ды» и «черпаки» мило улыбались, кое-кто угостил конфетами, дружески похлопы-вая по плечу, и Иван подумал, что ему повезло, что здесь не так, как в других частях…
А потом к Ивану подошел невысокий паренек со странным, бегающим по сторонам взглядом и не менее странным прозвищем «Художник».
— Ты, это… подойди в ленинскую комнату. Поговорить надо.
Пожав плечами, Иван проследовал за солдатом.
В ленинской комнате, являвшейся центром воспитания и развлечения со-ветского солдата, было непривычно тихо. С первых дней пребывания в казарме Иван привык, что отсюда постоянно доносится музыка. Комната была просторной и светлой, с тремя рядами почти новеньких парт. Кроме портретов основополож-ников ленинизма и выцветших обучающих плакатов здесь находился старенький проигрыватель и куча затертых пластинок, в основном советская эстрада.
Музыка не играла, и вошедший Иван сразу почувствовал напряжение. Кроме Художника, в комнате на партах сидели двое солдат.
— Здесь все — твой призыв, — сказал Художник. — Познакомься.
— Саня, — протянул руку энергичный чернявый парень. В голосе угадывался ук-раинский акцент. — А ты Иван, да?
— Да, — кивнул Иван, протягивая руку для следующего рукопожатия.
— Тунгус, — проговорил высокий угловатый солдат с покрытым рябыми оспинами плоским курносым лицом. Иван не понял, имя это или кличка. Тунгус неприятно сверлил Ивана неподвижными черными глазами, и криво улыбался, открывая щербатый рот.
— Я - Художник, — представился провожатый. — А вообще меня Алексей зовут.
Из всей компании Санек и Леха показались Ивану вполне нормальными па-цанами, с которыми можно общаться, Тунгус доверия не вызывал.
— Мы все один призыв, — серьезно сказал Саня, — мы должны вместе держаться! Нас всего трое было, сейчас ты появился — уже легче будет!
— Расклад такой, — разъяснил Алексей. — Нас, «духов», здесь четверо. «Черпа-ков» — больше двадцати, остальные «деды». Есть еще наш призыв: двое азеров, Байрамов и Ахмедов, но их земляки поддерживают. Про них забудь.
Он выжидающе посмотрел на Ивана. Тот молча переваривал информацию.
— Нам продержаться надо полгода, даже меньше! — сказал Саня. — Потом придут «духи», и тогда мы отдохнем. Тогда они летать будут.
Иван кивнул, понимая, что здесь все так же, как и везде.
— Если подойдет «дед», — сказал Саня, блестя карими глазами под пушистыми девичьими ресницами, — скажет: погладь подворотничок. Что делать будешь?
«Что за дурацкие вопросы? — удивленно подумал Иван. — Это что, провер-ка такая?»
— На хер пошлю! — сказал он, ожидая чего угодно, только не ужаса, мелькнувше-го в глазах сослуживца.
— Нельзя так делать! — выкрикнул Саня. — Потому что нам всем пи…ц будет!
— Потому что здесь так, — заметно волнуясь, пояснил Леша, — один упорол косяк — люлей все получают! Тебя деды заставлять не будут. Не хочешь — не делай, только бить будут весь призыв, то есть нас… А нам этого очень не хочется, пони-маешь?
— Почему вас? — не понял Иван. — Почему не меня?
— Ты новенький, еще не знают: может, ты стукач…
Иван молчал. Мозг отказывался принимать услышанное. «Какая же сволочь это придумала! — кипел внутри Иван. — Как же так?!» Он понял, что система про-думана превосходно: слабых она прогибала, сильных ломала, извращая привычные по жизни понятия о чести и справедливости.
Тунгус молчал, не переставая разглядывать Ивана. Его глаза были такими же черными и раскосыми, как у Джона.
— А потом мы будем бить тебя, — неожиданно сказал он, и осклабился, показывая гнилые неровные зубы.
— Нам вместе надо держаться! — повторил Саня. — Тунгус, помолчи, а? Ваня и так все поймет.
Конечно, Иван понял. Понял, что придется играть по чужим правилам, и жить в этом черном мире, где доброта — слабость, а справедливость никому не нужна. И доверять можно только времени, потому что лишь оно честно считает дни от приказа до приказа, и когда-нибудь закончит отсчет. Надо только ждать и держаться. Держаться и ждать.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Здесь камни похожи на мыло,
А сталь похожа на жесть.
И слабость — как сила.
И правда — как лесть.
Иван исправно натирал пол коридора щеткой с мылом, как вдруг у входа раздались четкие властные шаги. Так шагать мог только офицер, но откуда ему взяться ночью? Иван обернулся: в казарму входил прапорщик Басмачный. Как его занесло в такое позднее время, Иван не понял, но почувствовал приближавшуюся грозу.
Прапорщик остановился перед ним. Иван выпрямился, сжимая в руке щетку. Жесткое лицо Басмачного с глубоко посаженными въедливыми глазками оглядело солдата. Прапор был невысок, ниже Воронкова, но имел широченные плечи и раз-витую атлетическую фигуру.
— Ты что, дневальный? — рокочущим басом спросил он.
Иван замер. Врать бесполезно, Басмачный накануне назначал дневальных, и наверняка помнил, что Воронкова среди них нет.
— Нет, — выдавил Иван.
— Тогда что ты тут делаешь? — когда прапор говорил, он выпячивал нижнюю че-люсть, как блатные в фильмах про бандитов.
— Пол мою.
— Я тебя еще раз спрашиваю: ты дневальный?
— Нет.
— Тогда что ты тут делаешь?
Иван промолчал, отводя глаза от цепкого взгляда Басмачного. Признаться, что его заставили, означало заложить «товарища» и сделаться всеми презираемым стукачом.
— Почему на тумбочке никого нет? — зловеще спросил старшина.
Иван удивленно пожал плечами. Это было странно даже ему. У входа обяза-тельно должен дежурить кто-то из младшего призыва — смотреть, чтобы не за-стал врасплох дежурный по части или еще кто-нибудь, и вовремя дать сигнал об опасности. Там должен стоять Байрамов, но раз прапор прошел незамеченным, значит, Байрамов проспал. Вот попали!
— Дневальный! — рявкнул старшина.
— Здесь! — из глубины коридора, по-видимому, из туалета, выскочил Байрамов — второй дневальный. Он понял, что случилось, и выглядел напуганным. В проходах между ярусами кроватей послышалось шевеление: народ просыпался и прислуши-вался к происходящему.