— Курил?! — охнула мама. — Ну, признавайся!
— Нет! — наученный Вадиком, упорно отрицал Иван, совершенно не догадываясь о запахе, пропитавшем его с ног до головы, когда он с приятелем, забравшись на чердак, смолили стащенный у его отчима «Беломор».
И пожилая соседка Наталья Сергеевна, выйдя на шум из комнаты, деловито предложила Ване пачку «Космоса»:
— Пошли, Ваня, покурим?
Иван покраснел так, что можно было обойтись без зажигалки, и мама не стала его наказывать. С тех пор он никогда не пробовал курить. Но с Вадиком все равно дружил…
— Побежали! — толкаясь с приятелем, Иван взобрался на горку и плюхнувшись на зад, с удовольствием скатился вниз, угодив в кучу барахтавшихся ребятишек. Сверху свалился Вадик, пытавшийся лихо съехать на ногах. Отсмеявшись, они снова полезли наверх.
— Я - царь горы! — объявил Вадик. — А ты катись отсюда! — он неожиданно столкнул Ивана вниз. Местные мальчишки мигом освоили правила и с криками: «Бей царя! Я царь!» — устроили веселую толкучку на вершине горки, сбрасывая вниз не слишком сильных и ловких.
Вдоволь накатавшись, друзья побрели по парку, стреляя снежками по окрестным деревьям и не заметили, как в спустившихся сумерках дорогу заступила орава мальчишек. Самый рослый был выше Вадика на голову. Он приблизился к Ивану и сказал:
— Чего вы тут шастаете? Какой район?
Вадик рассказывал Ивану о старинной вражде между Дзержинским и Смольнинским районами и жутких драках между местной шпаной. Но Иван не думал, что окажется в такой переделке.
— Какой район, говорю? — грозно переспросил парень. Аллея была пустынной, звать на помощь некого. И не убежать. Вокруг дорожки такие сугробы — вмиг за-вязнешь. В школе они дрались класс на класс, но это были шутливые потасовки, без крови и злости. Рассказы Вадика были страшными и кровавыми.
— Сами какой район? — нагло спросил Вадик.
— Ни фига, обурел! — сказал кто-то из компании. — Ты че?!
— Дзержинский! — заявил Вадик. — И что?!
— Ага! Че вы по нашему парку ходите, а?
— Это наш парк! — гордо заявил Вадик. Иван зауважал его за смелость, но понял: это глупая смелость, потому что сейчас их побьют.
Иван не успел опомниться, как Вадик сцепился с несколькими хулиганами. Заглядевшегося на драку Ивана опрокинули на снег и, немного попинав ногами — было совсем не больно из-за толстой шубы — схватили и воткнули головой в суг-роб. Иван выкарабкался, но его макнули еще раз. Второй раз было гораздо хуже, потому что шапка свалилась, и за воротник засыпалась куча снега.
— Катитесь отсюда! — приказали обидчики, и компания, хохоча над ними, гурьбой потопала дальше. Иван вынул голову из сугроба и увидел Вадика, похожего на снежную бабу. Его основательно поваляли, но Вадик держался молодцом.
— Ну, попадутся они мне! — грозил он кулаком в спины удалявшейся компании. — Я вас в речку макну! Погодите, мы с пацанами вас еще поймаем!
Сверху просыпался снег. Иван поднял голову и увидел большого ворона, сидевшего на ветке прямо над ними. Он будто наблюдал за происходящим. Уходя с Вадиком домой, Иван оглянулся на птицу. Ворон недвижно глядел вослед.
Однажды Ивану стало плохо. Жутко заныл живот, и мама вызвала скорую.
— Аппендицит, — сказал врач. Мама прижала ладонь к губам. Иван ничего не по-нял. Потом, пошептавшись с доктором, мама сказала, что нужно ехать в больницу и проводила к машине.
— Не бойся, — сказал доктор и посадил Ивана на переднее сиденье между собой и водителем. — Сейчас мы тебя прокатим. С ветерком!
Медицинский «Рафик» рванул с места. Иван сидел рядом с водителем, и ночная дорога летела навстречу, до холодка в животе подбрасывая Ивана на гор-ках Кутузовской набережной. Машина въехала в какой-то двор. Там Ивана отвели в приемный покой. Тетка в белом халате повела в огромную ванную комнату, вы-мыла с ног до головы, а вместо одежды дала пижаму. Потом отвела в палату, велев ложиться в постель и спать. Но спать Ваня не мог и долго смотрел в потолок и темные стены, с содроганием слушая плач мальчика с соседней кровати, Беспрерывно зовущего маму… Иван никогда не лежал в больницах, и ему было страшно.
Через какое-то время пришла медсестра. Она приказала Ивану раздеться и взобраться на странную тележку на колесах, покрыла белой простыней и повезла. Ваня ехал, глазея на высоченные лепные потолки и бесконечные вереницы дверей. Наконец, его ввезли в белую-белую комнату, где добрый доктор, надев Ивану странно пахнущую маску, велел рассказать о маме и школе, о друзьях, а сам, от-вернувшись, грохотал какими-то железками. Ваня рассказывал, а потом заметил мелькнувшую за окном крылатую тень. Он хотел сказать об этом доктору, но…
Дальше он ничего не помнил, кроме странного сна, в котором был птицей и парил в воздухе, стремительно проносясь над деревьями и домами. Черные тени летали рядом, поддерживая его, но Иван совсем не боялся, а, проснувшись, не мог вспомнить, кто это летал вместе с ним…
Врач, удалявший Ивану швы, заметил странное пятно и подозвал медсестру:
— Смотри!
— А что это у тебя? — симпатичная девушка склонилась над Ваней, указывая на черный птичий след.
— Родимое пятно, — заученно ответил Иван. Мама строго-настрого сказала, чтобы он говорил всем именно так, но сам Иван хорошо помнил, откуда оно появилось. И воспоминания эти вдруг нахлынули с новой силой, необъяснимо слившись в одно со странным сном. Теперь Ваня не просто думал, он знал, что летал и был на небе вместе с воронами, и был… Вороном. Открытие так потрясло, что Ваня за-плакал, не понимая, что с ним происходит. Врачи засуетились, прервали разговор и быстро отвели Ваню в палату. Спустя неделю его выписали, но сон Иван забыть не мог, и часто удивленно смотрел в небо, не понимая, почему не может летать. Ведь я летал! И невыразимое чувство свободы и власти над всем, что он видел во сне, будоражили сердце…
Иван закончил восьмилетку с кучей троек, тем не менее, учителя считали, что он может учиться лучше и даже поступить в институт. А мама имела свое мнение. Едва Иван окончил школу, она отправила его в училище, где замдиректора была ее хорошая знакомая.
Иван не возражал. Не потому, что был достаточно послушным подростком, не в пример разбитным товарищам. Просто он понятия не имел, куда приткнуться после школы. Училище, так училище.
Он плыл по течению, не задумываясь о будущем, и даже громкое слово «перестройка» не вызывало у Ивана никаких эмоций, кроме недоумения. Чего там перестраивают, где? Лучше бы перестроили их старый дом, в котором отслаивался потолок, и бесконечно текли трубы.
В то время Иван серьезно увлекся музыкой. Мать вняла отчаянным мольбам сына и купила простенький кассетник. Да большего и не надо! Иван вечерами на-пролет слушал «Алису», «Зоопарк», «ДДТ» и, конечно, «Кино». Песни Цоя не про-сто нравились Ване. Ему казалось, что в них вся жизнь, вся правда. Иван думал, что знает и понимает в этих песнях то, чего не слышат другие. Четкий, берущий за живое, ритм и неожиданные, удивительные по простоте и силе слова поражали Ивана и запоминались сами собой. Когда кто-то из одноклассников предложил пойти на концерт Виктора, Иван ни секунды не колебался и сбежал с последней пары, хотя до этого никогда не прогуливал. Влившись в зал с возбужденной тол-пой, он не поверил глазам, увидав Цоя в десяти метрах от себя и, стоя рядом с полупьяными парнями, молча впитывал потрясающую энергетику Виктора.
Но Иван не считал себя фанатом, не носил черное, не делал прическу «под Цоя», не увешивал грудь значками, а стены фотографиями, не ходил на каждый концерт. Он просто любил его песни.
В училище их, первокурсников, стали «опекать» ребята постарше. Частенько в подворотне рядом с училищем, встречая припозднившихся ребят, местный заводила по прозвищу «Жирок» (впрочем, никто никогда не смел назвать его так в лицо) поигрывая кастетом, сшибал у новичков пятнадцать копеек на сигареты.
«Жирок» встретил Ивана, неожиданно вынырнув из подворотни, и остановил грязной мясистой ладонью:
— Здорово! — сказал «Жирок». — Пятнадцать копеек дай! На сигареты не хватает.