Всё равно не очень понятно. Чтобы стать настолько же высокой, насколько красива Людовика, этой большой девочке нужно было бы вырасти ещё метров на десять. По меньшей мере.
– Спасибо, – сказала я, выражая Людовике всю благодарность, какой преисполнилась.
Людовика остановилась передо мной и с превосходством, приводящим в трепет, спокойно приказала:
– Прочитай Аве Мария.
Я растерялась. Не этого я ожидала от моей блистательной спасительницы.
– Я так и думала… – улыбнулась она.
Людовика стала медленно обходить меня, оглядывая с ног до головы и наоборот и при этом сильно вытягивая ступни в балетных туфельках из белого шевро.
– Прочитай мне Ангел Божий, – предложила она, немного подумав. – Славься, ЦарицА?
Только один шанс из миллиона был за то, что она шутит, но я ухватилась за него, подобно моему отцу – он привязывал себя к камню, над которым трудился, стоя на крохотном выступе с дрожащими от напряжения ногами, – и улыбнулась ей.
Людовика остановилась передо мной. Ноги вытянуты в струнку, а ступни так развёрнуты в разные стороны, что, казалось, их неудачно привинтили к пяткам.
Несмотря на странные положения, которые принимало её тело, в движениях Людовики оказалось столько изящества, что ей достаточно было лишь поднять руку, чтобы совершенно загипнотизировать меня.
– Если скажу тебе «Хвала Господу Иисусу Христу», что ответишь?
– Дасвятитсяимяего, – машинально и бесстыдно повторила я слова, которые, едва попав в Колледж, уже много раз слышала от сестёр.
– Ммм..
Если бы меня не трясло от волнения, Людовика, возможно, и не заметила бы, что я схитрила.
– Ладно, это не в счёт. Ты слышала, что говорят сёстры.
Она даже умна оказалась. Красива и умна. Когда же стану красивой и умной я?
– А если я велю тебе …
На какой-то миг я смогла задаться вопросом, отчего позволяю ей так обращаться с собой, и даже едва не взбунтовалась. Потому что она красива – таков был ответ, который мог парализовать меня на всю жизнь. И в таком случае бабушка должна была бы объяснить мне, что красота – это абсолютная власть, а не абсолютное состояние. Если ты красива, это не означает, что ты всё, но это значит, что ты можешь всё. Неплохая разница. Более того, чертовская.
Никто не должен был бы становиться красивым, я хочу сказать – чертовски красивым – до восемнадцати лет. Помещать такую красоту в начальные классы Колледжа – всё равно что провозгласить императором или монархом шестилетнего ребёнка. Учитывая исторический опыт, подобного, по крайней мере, лучше было бы избегать.
– … во имя Отца, Сына?..
– … и Святого Духа.
– Я не тебя спрашиваю!
Ноэми, шагнувшая вперёд, тотчас отступила и повесила нос.
– Ну же, Леда Ротко!
Я не думала, что можно до такой степени утратить дар речи. И решила изобразить полное достоинства молчание.
– Перекрестись!
Я скрестила пальцы, направила их в сторону Людовики, будто изгоняя дьявола, и поняла всю высокопарность своего жеста.
– Моя мама сказала мне, что вы атеисты.
Ноэми посмотрела на меня. Она тоже понятия не имела, что означает это слово.
– Моя мама знакома с твоим папой.
Выходит, Людовика устроила весь этот небольшой спектакль, чтобы сообщить мне, что её мама – подруга моего отца?
– Она знакома и с твоей мамой.
И даже с мамой.
Выходит, мы с Людовикой тоже в каком-то смысле уже подруги. Я снова попыталась улыбнуться ей.
– Моя мама сказала, что вы не верите в Бога.
Ноэми, в отличие от меня, с Богом была знакома очень хорошо. Она шарахнулась от меня так, будто я толкнула её. Я же, напротив, стояла словно каменная скульптура.
– Моя мама сказала, что я не должна разговаривать с тобой.
Сделав пируэт на кончиках пальцев, она удалилась вольной походкой, светлые волнистые волосы колыхались на спине.
Своё «спасибо» я вполне могла бы оставить при себе.
Ноэми подняла яблоко, покатившееся следом за Людовикой, и сунула мне в руку.
– Это правда, что ты не веришь в Бога? – спросила она, опустив глаза.
Впервые за весь день мне тоже наконец удалось задать вопрос. Подумать только, ведь если послушать Марию, так я слишком часто делала это.
– А кто такой Бог?
Ноэми подняла на меня глаза и слегка вздрогнула:
– Как это – кто такой Бог?
– Ну да. Кто такой Бог?
– Но не спрашивают, кто такой Бог!
– Почему?
– Потому что Бог – это… Бог!
– А…
Мы помолчали.