– Так кто же он всё-таки? – снова попыталась выяснить я.
Ноэми немного подумала.
– Не знаю. Но верю в него. А ты?
Я тоже немного подумала.
– Не знаю.
– Подумай как следует.
Я подумала.
– Не знаю.
Ноэми смирилась:
– Ладно. Но завтра скажешь. Иначе я тоже, наверное, не смогу с тобой разговаривать.
Час от часу не легче.
Удастся ли мне за один день познакомиться с этим Богом? Насколько я поняла, он жил где-то очень далеко. Я не знала где, но уж точно ещё дальше дедушки и бабушки.
– Почему ты осталась со мной, а не ушла с остальными? – спросила я Ноэми, немного подумав.
– Потому что боюсь их.
Мне, конечно, куда приятнее было бы услышать другое: осталась, потому что я славная, милая, весёлая или хотя бы «не так боюсь, как их», даже просто «не знаю почему».
Конечно, меня огорчил такой подход: она всего лишь не боялась меня. А это означало, что Ноэми —трусиха. И я тоже. Кого ещё мог не бояться трусливый человек, как не другого такого же труса?
Но мне некогда было придираться к мелочам, я решила примириться с таким ответом и поблагодарила её.
– Я тоже не боюсь тебя, Ноэми.
Прозвенел первый звонок. Перемена окончилась. Сестра Бенедетта чётко и ясно объяснила нам, что после первого звонка у нас есть ещё пять минут, чтобы вернуться в класс. После второго звонка мы все должны стоять за нашими партами.
Хотя я и не знала точно, сколько это – пять минут, но понимала, что очень мало. И уж точно недостаточно, чтобы выучить молитву Отче наш.
Будучи трусихой, я поступила, как детстве, когда оказывалась в безвыходном положении: не в силах заплакать, я до предела задержала дыхание и упала без сознания.
Мой первый день в школе оказался очень недолгим. В Колледже Верующих занятия начинались в половине девятого и заканчивались в половине пятого. А я уже в одиннадцать вернулась домой. Если не считать тридцати минут на дорогу, то я пробыла в школе всего два часа. Рекорд, которым можно гордиться.
Я просидела дома целую неделю. После того, как обняла у калитки маму, температура у меня подскочила до сорока.
Пришёл врач, который не обнаружил ни простуды, ни кашля, ни особых симптомов, вообще ни единого признака какого-либо заболевания, но тем не менее я болела.
Повышенная температура, которая держалась ещё несколько дней, служила единственным способом, каким моё тело могло защитить того абстрактного жильца, что появился в нём с недавних пор и в данный момент оказался в довольно трудном положении.
Уже на следующее утро, по правде говоря, я чувствовала себя лучше. Спускаясь по лестнице в кухню, чтобы позавтракать, я услышала, как разговаривают у камина мама и Мария.
К сожалению, папу в это время, видимо, особенно переполняло творческое вдохновение, потому что грохот от его молотка стоял во всём доме. Я плохо слышала разговор, но смысл его всё-таки поняла.
Когда Мария везла меня из школы домой, она сказала, что не ожидала от меня подобного поведения. Стыдно устраивать такую сцену, словно я – грудной младенец.
– Ты же обещала, что больше не будешь вести себя так, выходит, твоё слово ничего не стоит… Пустые обещания! – заключила она, и мне стало ещё хуже. Я ведь никому не собиралась сделать ничего дурного, я только хотела, чтобы не делали плохого мне.
Конечно, я знала, что мама всегда в ужас приходит, когда я падаю в обморок. Поэтому я давно перестала прибегать к нему, хоть он и служил самым действенным средством добиться своего. И в тот день применила, не подумав.
В ту минуту, в панике, мне и в голову не пришло, что где-то очень далеко от школы, занятая своими делами, может быть даже слушая в гостиной запись Мадам Баттерфляй, мама может разволноваться.
– Я не подумала об этом, Мария, – уточнила я, когда она остановила машину в аллее у гаража.
– Плохо, – ответила она. – Всегда нужно думать, прежде чем делаешь что-то.
До приезда домой она больше не разговаривала со мной, поэтому у меня не нашлось возможности переубедить её.
И всё же, сидя на ступеньке лестницы и уткнув голову между балясинами, я слышала, как она сказала маме, что я ещё очень большой молодец, если всё обошлось только обмороком. Потому что это же чистое безумие – без всякой подготовки выставить ребёнка за калитку, а уж определить девочку в школу к монахиням – вообще сумасшествие. Ничего мне не объяснив предварительно. И если у вас самый большой сад в городе – это ещё не повод, чтобы отправить в религиозный Колледж девочку, которая даже понятия не имеет, кто такой Бог. Проводить целые дни на воздухе в моём возрасте – это очень важно, кто бы спорил, как похвально и то, что мой отец не пожелал объяснить мне, во что верить, а во что нет.