— Когда?
— Не скажу. О мутациях тебе всё ещё интересно?
— Ты же не трахаешься ни с кем, кроме меня. Или меня и Кси.
— Кое-кто из наших бойцов другого мнения.
— Тише…
— Больше не любишь меня болтливым? Для тебя одного я такой.
— Юс, всё. Я понял. Погубишь мальчишку, а мне запретишь вмешиваться, триумф, реки слёз, новое клеймо ублюдка и сволочи. Давай о мутациях.
— Твой ублюдок и сволочь видел будущее. Оно неточно и размыто, но Мануэль ни в какой палисандровый гроб коней не двинет, а захочешь — так вообще занозой в твоей заднице станет.
— Мутации, Юлиус.
Я посмотрелся в холодную синюю воду его глаз. Искупаться бы в ней нагишом… и замёрзнуть. Но не получается замёрзнуть. В толще воды этого озера пылает чёртова сверхновая.
— У человеческого мозга богатая и сложная начинка, но хлипкая допотопная структура шарниров и сочленений. Как карточный домик, держащийся на соплях и давно высохшем канцелярском клее, мозг уязвим и шатко покачивается на одной глиняной ноге. Хайер-билдинг не промах, быстро нащупывает слабые местечки, начинает растворять мосты и перешейки между мозговыми отделами и тормозить работу синапсов. Клетки белого вещества деградируют, отказываясь питаться через кровоток, и разрушаются первыми, серое вещество видит это, но крутит пальцем у виска, продолжая исправно обедать, поэтому никакого слабоумия, припадков и вспышек безумия у подопытных как бы не наблюдается — пока не завершится деструкция в других местах, например, в соединительных тканях. Организм, борясь с внезапным отмиранием, одновременно провоцируется на что-то вроде рака, чтобы восстановить потери. Псевдораковые клетки разнообразны, хаотичны и лезут из самых неожиданных мест. Очаги нестабильны — то исчезают, то перемещаются по телу. Поэтому облик мутировавшего человека вечно такой уродский. То на помесь козла с миногой похож, то на жабу бородатую. Ну, а связь с душой… сам знаешь, не люблю я об этом. Но, да, Хэлл подтвердит, мутант становится отражением собственных отвратительных фантазий об идеале, антиидеале, мечте кого-то зарезать, обидеть, подсидеть, подчинить, подтереться или на лицо кончить. Все сокровенные грязные мыслишки выходят боком в виде весёлых кочующих клеток. Умирает больной обычно от перелома шейных позвонков, великодушно подаренного мной. Естественных биологических причин для смерти нет: ни остановка дыхания, ни отказ сердца деграданту не грозит, видоизменённые ткани и тканевые наросты хоть и родственны раку, но не приводят ни к каким метастазам и служат раздражающе долго.
— А Перевёртыши?
— У инженера непочатый край работы с ними. Я сам знаю только то, что уже вычеркнул с пометкой «некролог». На стадии улыбающегося стажёра, к сожалению, мозговых маркеров нет. Но кое-что уже всё-таки есть: у некоторых кланов замечены архаичные гены, отвечающие за чисто животное поведение, выключенные, так сказать, пассивные. Время от времени они активируются во время зачатия нового хорошенького оборотня и выстраивания хромосом для репликации. Тогда и происходит хреновое. С мозгом человека при этом сходства не появляется, головы крепкие, шарниры надёжные. Зато появляются дополнительные инстинкты, подпитываемые гормонами, подленькие желания, разный балласт. Там подгадить, тут поднасрать. Хайер-билдинг чувствительно реагирует на такого потенциального отброса, и его мутация — вопрос времени. При этом в группе риска у оборотней — единицы на каждый содержащий вредные гены клан. Можно выучить сто бойцов, и только сто первый повторит судьбу Калеба. Но ты прекрасно знаешь, что я никем не буду рисковать даже в доле процента, раз уж опасность засекли и взяли в рамочку. Работать на других менее экстремальных должностях в небоскрёбе запрета не появится, зато я хоть буду уверен, что, если они озвереют, обезвреживать их прибегут надёжные ребята. Шанс остаться здоровым высок даже у последнего засранца, если он торчит в Хайер-билдинг не круглые сутки. А вот у людей шансов нет и в помине: архаичные гены лежат в основе их хромосомного набора и составляют большую его часть. Поэтому их мутация неизбежна: всякий раз счёт идёт на недели или даже дни. Очень недолго их сомнительная внутренняя чистота будет защищать подступы к гнилому и плесневелому.
— Значит, мы никогда не сможем принять людей на работу?
— Сможем. Но не в Хайер-билдинг. Или мы заставим их пройти другую мутацию, уничтожая строго выделенные и разукрашенные фрагменты генов. Сложная ювелирная работа, на неё уйдут годы под наблюдения и тесты. В принципе, можно попробовать и начинать хоть сейчас, но на оборотнях я экспериментировать с этим категорически отказываюсь. Довольно и того, что мы испытываем на них новые лекарства, активные белки, электронные чипы, контролирующие сновидения, и экспериментальные наркотики. Впрочем, им почти всегда нравится и идёт на пользу.
— Я слышал пару жалоб в больнице. Однако там с недовольными ловко разбирается Аморес, до письменных обращений в суд дело не доходило. Жерар не убирал вино? Налей мне…
И это всё? Довольный отчётом, ты как будто забыл о Ману, душа моя. Секс в знак примирения мне не нужен, но я хочу ещё немного твоего возбуждающего, пряного и острого тела. Просто не шевелись, побудь невинным украшением банкетного стола. А я аккуратно расстегну «молнию» твоих штанов, пока ты жадно утоляешь жажду… и тоже утолю жажду. Ртом заберу свою награду.
========== 9. Лорд Асмодей, или конфеты детям от незнакомцев ==========
——— Часть 1 — Агнец божий ———
Подобным образом с милейшим лордом Асмодеем не знакомился ещё никто: мелочь, презабавно убегавшая от старшего брата в плодовый сад, не разбирая тропинок, кустарника и лужаек с автополивом, напоролась на небольшую мраморную колонну. А когда колонна превратилась в высокого худощавого мужчину в костюме-тройке при галстуке и с костяной тростью — то просто села жопой в траву и верещала. Долго верещала, громко и старательно, поспорив мощью подростковых лёгких с новорождёнными младенцами — ну, с теми, кого мне не удавалось сразу втихую сожрать. Цыплёнок прекратил пугать соседей только тогда, когда наш бесценный невозмутимый повар подкрался к нему сбоку и заткнул рот огромным клубничным леденцом, закрученным улиткой.
— Благодарю, Жерар, — произнёс лорд учтивым голосом с едва заметной насмешкой. Поднял тяжёлую трость вертикально над землёй и прислонился к настоящей мраморной колонне, тотчас выросшей позади него из неприметного четырёхугольного гнезда. Совершенно круглыми глазами Ману следил за каждым его движением. Я тоже, признаться, следил — тростью лорд недвусмысленно ткнул мне в живот. К счастью, я потрудился над маскировкой. — Вкусно?
— Ну… да. — Малыш вытащил леденец из-за щеки и интенсивно покраснел.
— Чем могу быть полезен?
— А ты… ты вообще кто?
— Важнее понять, кто — ты, Иммануил. Тебя привела сюда очень извилистая тропа.
— Я не Иммануил! Я ненавижу это имя! Ненавижу еврейство!
— Ты тот, кто ты есть. — Демон опустил трость. Воткнул в сочную, недавно политую траву, оставил торчать и отошёл от колонны, приблизившись к так и сидящему на пятой точке мелкому. — Но, может быть, ты хочешь измениться?
— Ты странный. И говоришь очень чудно. В чём я должен измениться?
— Иммануил, ты сбежал с Марса, зная, что тебя накажут. Зная, что тебя вернут обратно к нелюбимой матери. Зная, что во второй раз ловко скрыться, вероятно, уже не получится. Меня трогает твоя решимость. Я слышу, как ты мысленно со мной споришь и протестуешь, заранее готовя новый побег. Поделись. Чем тебя притягивает эта планета?
— Не скажу. — Ману капризно облизал конфету. — И прекрати звать меня уродским именем!
— А ты мне что взамен?
— А я что-то должен дать тебе взамен? — Маленький удав рассмотрел ещё раз бледного человека в строгом костюме и алом галстуке. Я подавил соблазн влезть к нему в светловолосую голову за впечатлениями и попытался угадать сам, тоже окинул демона отчуждённым взглядом.
Голос у Асмодея ласковый, трудно, почти невозможно, представить его орущим или злобно ругающимся. Манеры — как из учебника по истории Англии за восемнадцатый век. Или за семнадцатый, там нетрудно перепутать. Лет на вид… ну, допустим, тридцать? Сравнительно много, конечно — для царящего вокруг детсада. Но зато именно Мануэля он удивительно не раздражает, как раздражают остальные взрослые. Правда, вместе с тем лорд не внушает страха или почтения. Пока не внушает: его одежда и викторианская обходительность кажется нелепой после суперсовременного аэропорта Гонолулу, киберпримочек братца-ботаника, тотальной роботизации всего и вся… И любуюсь, как внезапно Ману поплохело на полупрыжке к следующей мысли: владелец трости достал из нагрудного кармана толстую вишнёвую сигару, ногтем ровно срезал её кончик, подкурил, зажал в зубах и странно улыбнулся. Криво улыбнулся. То есть не совсем и улыбнулся — поднял правый уголок рта тем особенным проклятым движением, от которого у впечатлительных подростков съезжают крыши и больно сводит желудки. Но Ману до этой самой секунды был уверен, что так свои великолепные губы кривить умеет только один… м-м, только я, да?