Это была единственная в своем роде песня, которую Ману начинал, продолжал и заканчивал. Его партия скрипки была непрерывной от первой до последней ноты. И первый такт бритвенным лезвием врезался в беззащитные подушечки пальцев. Ни бинтов, ни пластырей, ни напёрстков. Почему? Искусство требовало жертв. Кровавых жертв. Только голыми его искусные пальцы заставляли адский гибридный инструмент плакать нежно и чисто, не хуже, чем разбитая «Мария-Антуанетта». И он берёг себя до самого судьбоносного выхода перед публикой, потому что у него не было запасных рук для репетиций.
В глубине души Мануэль подозревал, что ситуация подстроена, чтобы привести его на этот алтарь и ритуально заколоть. Но он был согласен на роль агнца. Ведь жертвенное животное привлекало внимание дьявола. Может, дьявол наконец поимеет совесть, придёт, полакомится и даже останется доволен?
Не по-детски больно. Из тонких, фактически невидимых порезов проступили первые капли крови.
— Мертвец всё равно оживёт, сучки, — сообщил он противно острым струнам, заодно подпевая Эмили в первом куплете, и приготовился к самым длинным и невыносимым пяти минутам и девяти секундам в своей жизни.
*
— Почему мы не возвращаемся в космос? Застряли здесь, укоренились на крошечном камешке, мокром и замусоренном. Был ли обмен равноценным?
Напряжённый, он не сел на садовую скамейку рядом с отцом, но и просто стоять тоже не мог, ходил взад-вперёд, сглаженный морем гравий под его большими ботинками трещал.
— Нет. Но математика и логика спасовали, отдав первенство философии и романтизму. Вы объявили Землю своим домом. Находясь в Крепости Академии за двести сорок пять световых лет отсюда, Ангел затосковал, и его тоска перевесила. Я забрал вас спустя два месяца, позволил прервать учёбу, хотя вы думали, что решение принимала Эллин.
— Я помню. Как ты скрывался, наблюдая. Но Земля нам — дом?
— Здесь родилась она, ваша сестра. И здесь когда-то зачали меня. Так что да. Земля предков, отголосок Колыбели, охранявшей Талисман. Но ты можешь выбрать любой другой дом, сын. И врата Верхнего Ада гостеприимно распахнуты, там твоя вторая родина.
— Зачем Эллин основала корпорацию? Зачем унесла оборотней, украв с их планеты, зачем начала борьбу с суровым необитаемым Марсом и партизанскую войну в бесконечную маскировку, наплевав на чужих праотцев? Было ли это так уж необходимо?
— Ты копаешь под истоки или выплёскиваешь утреннее недовольство?
— И то, и другое. На меня повесили необычное дело, и прежде чем я попрошу тебя о помощи, я должен понять, не справлюсь ли сам.
— Тогда ты споткнулся ещё за версту от истоков.
— Ты прав. Я схватился посередине, думая, что нащупал край, — мне очень хотелось коснуться его шестипалой руки, и он дал мне её. — Но я лишь на минуту забыл, откуда пришёл. Туда и надо возвращаться. Отец. Кем записано пророчество, кем оно придумано, кому выгодно? Я не поверю, что сочинители не таили корыстных целей. Талисман по сути, если смотреть глазами примитивистов — источник бесконечной энергии, существо или вещь, не важно, что был разбит и запечатан, потому что нарушал мировой баланс, где вся энергия была задекларирована как конечный, а оттого дефицитный ресурс и превращена в самую важную единицу товарного обмена. Талисман до сих пор не воссоединён — полагаю, по той же энергетической имбалансной причине. Он и не будет воссоединён — то есть я считаю, что не должен, это очень хреновый план. Однако мутные товарищи, сочинявшие пророчество, наверняка захотят распечататься из обветшалых саркофагов и прийти за законной добычей: миллионы лет ожидания прошли, мы ожили и воплотились, значит, и им пора проснуться, сделать зарядку и помаршировать навстречу солнцу с песней. Так кто же они? Они ловко привили нам само понятие чудес, пророчеств и прорицаний, внушили в подкорку доверие ко всякому говну и палкам, нацарапанным на подозрительных булыжниках, но это же смешная ерунда уровня шаманства в африканском племени зулу, гадание по распухшим внутренностям сваренного вкрутую младенца.
— Я слышу Ангела в твоей издёвке. Ваш общий гнев не выплеснулся весь. Продолжай.
— Я знаю, магия есть. Я сам ею владею. Да только это магией зовётся из-за глупых и непосвящённых. Это или Тьма, которая понемногу поглощает. Или Свет, который не даёт собой запросто распоряжаться, он требует врождённого умения и самых чистых помыслов и ничего для себя. Или это Время — третья сила, сплавленная с первыми двумя, объединяющая их для непрерывного и плавного течения. Всё едино. Во мне и вовне. Всё… передо мной.
Взгляд Демона остановился. А мрачные тени на мертвенном лице его отца растаяли.
— Вот ты и настиг своё откровение. Используй его осторожно, Юлиус.
Асмодей начертал в воздухе длинный светящийся знак из четырёх линий — трезубец Левиафана. Постучал тростью по спинке скамейки, пока знак опадал на гравий гроздью жёлтых искр. Отклонился в сторону, сунув нос в бутон ближайшей чёрной розы. Произнёс несколько слов, звучавших жутким змеиным шипением. И наконец, превратился в змею — толстую и многометровую, с крупной чёрной чешуёй в медно-красных прожилках, настолько устрашающую, что её впору было называть чудовищем и никак иначе. Он обвился вокруг сына двойным кольцом, поднимая высоко над землёй, их легко могли заметить соседи… и обделаться на месте — или же нервно посмеяться и уйти по своим утренним делам с мыслью «слишком жутко, чтобы быть правдой». К счастью, зрелище не нашло зрителей, а юный киллер на могучее отцовское объятье не реагировал. Он и не должен был — половиной души находился за тридевять земель. И хотя взгляд его ожил, глаза отражали не чистое рассветное небо Гонолулу, а каменные своды какой-то пещеры или подземного укрытия, и губы шевелились, беззвучно отвечая кому-то с несвойственным им почтением.
Тем временем трезубец выполнил миссию, сработав одновременно телефоном и телепортом: перед скамейкой материализовался молодой человек характерной внешности — черноволосый, тощий и бледный как смерть. Почти Асмодей, но ростом чуть пониже и без гетерохромии. Вид у новоприбывшего сатаны был вопросительный, с каплей недовольства.
— Ну и чем вы тут занимаетесь? — поинтересовался он, задрав голову. Змеиная морда Асмодея, однако, осталась вровень с землей: киллера он обвивал и поднимал ввысь хвостом. Впрочем, миловидный родич быстро исправился, посмотрев куда надо. — Если я правильно понял, то… вы рехнулись? Несколько последних темпоральных возмущений и так стёрли две страницы из Книги Бытия. Объясни, что происходит? Владыка не явился сюда лично лишь потому, что привнёс бы ещё больше хаоса. Допускаю, он знает, что вы делаете. Но вы-то сами знаете, что делаете?! Мод!
— Да, — прошипел темптер. — Гот, мне нужна твоя истинная форма, чтобы удержать его там подольше.
— А куда ты его послал? — ворчливо переспросил Бегемот, вытягиваясь на оставшуюся свободную часть розария во вторую ужасную змею, правда, целиком по ширине не влез. Под тяжестью его монструозного тела кусты роз гнулись и трещали, приминаясь по обе стороны гравийной дорожки, но выдержали и не сломались. И его толстые чёрно-оранжевые кольца обвились поверх чёрно-красных колец младшего брата, поднимая Демона ещё выше, над башнями особняка.
— Не посылал. Он сам нашёл дорогу.
— Э? Твой паренёк беседует со стариком?
— Точнее, ты хотел сказать — со стариками.
— Да. Вот он удивится… Помню, чуть до слёз не ржал, когда узнал, что их было четверо.
— Тихо, тихо. Если Дэз поблизости, услышит — огорчится.
— Не нуди, папаша, серафим надолго застрял со своим закадычным врагом в нашей каталажке. Вылечить полудурка от раны, инфицированной чистой матер тенебрарум, оказывается, каторжный геморрой. Можно, конечно, просто зашить проверенным дедовским методом, что Дезерэтт поначалу и сделал, но тёмное вещество множится и прорывает шов, выплёскиваясь наружу вместе с кровью. Тебе вообще интересно? Помолчу.
— Я тебя люблю, Готи.
— А таким тоном… всё равно что матом обласкал. Ой, ладно.