— Мамочки, — проскулил цыплёнок, нервически разгрызая леденец напополам и заодно прикусывая себе язык.
— Уместнее тогда уж «папочка», — благодушно поправил лорд и выдохнул мне в полупрозрачное лицо облако крепкого вишнёвого дыма. — Так чем могу быть полезен?
И что это был бы за папочка-демон без подлянки. Чуть не выдал меня, интриган несносный. Я осторожно поднялся с травы, разгоняя вокруг себя предательское табачное облако. Коснулся кривящихся губ в мстительном поцелуе. Заставил их дрогнуть от удовольствия. Отец, ты выполнишь мою просьбу. Ты любишь меня безумно. Хотя Ангела умудряешься любить сильнее. Я нагляделся на тебя и цыплёночка достаточно, пора выбывать из спектакля. Чтобы… да, самое время вздремнуть и обеспечить себе алиби.
*
«К огромному неудовольствию de votre conjoint¹, мессир оказался чрезвычайно благосклонен к маленькому истеричному недоростку и разрешил passer la nuit, то есть перекантоваться недельку в особняке, если Ману самостоятельно переведётся в земную школу, помирится с матерью, найдёт отдельное жилье и продолжит прилежную учёбу. Легкомысленно пообещав всё это, le petit² собрался только с одним делом — во что бы то ни стало найти le patron Démon и понять, как он так stupéfiant³ исчезает, без спецэффектов и фокусничества».
Ангел разорвал записку, спугнул курьера сжигающим взглядом и бросил через плечо:
— Бэл, твой должностной полигон ещё не пройден, но Хайер-билдинг нуждается в защите, а мне срочно нужно уйти. Ты понял?
— Да, шеф.
— Я вернусь через час, не позже. Даже если стены охватит пламя…
— Вавилон не рухнет, шеф.
«Обожаю тебя», — изобразил Ангел жестом и бросился сквозь толщу стекла и бетона на парковку к своему мотоциклу, благо, одолеть пришлось всего семь этажей — с третьего на минус третий. В аэропорту Гонолулу в это время взлетал небольшой гражданский самолёт со скоростью восемьсот тридцать километров в час, направлявшийся примерно в ту же сторону, на юго-запад, — регулярным рейсом в Сидней. Но мотоцикл, почти вспахавший Бишоп-стрит горящей резиной, его обогнал, чтобы меньше чем за минуту очутиться в глубоком бассейне.
«Пусть остынет», — снова на языке глухонемых пояснил Ангел дворецкому, впрочем, особо можно было не стараться, тот всё равно не понял — в вихре, который мимо него промчался через холл особняка на кухню, сложно было опознать человеческую фигуру.
Хрупкий миг между появлением пылающего рыцаря и ураганом воздуха, который летит за ним, не поспевая, — всё, пузырь этой тишины уже лопнул. Но прежде, чем под ударной волной зашатались полки и зазвенел фарфор, в безмятежную атмосферу кухни рухнул голос, хриплый и возбуждающий даже тогда, когда бывал далёк от планов смутить и соблазнить:
— О чем ещё они беседовали, Жерар?
— Oh mon Dieu… — Повар вздрогнул от мягких замшевых туфель до тонких усиков и уронил порцию мясной начинки мимо блинчика. Невольно приложил грязную ложку ко лбу, повернулся и прищурился, не стерпев яркости глаз демонского сына. — Вы как из моей печи для приготовления тортильи, Анжэ. В золе и саже. Это из-за моего lettre?
— Ерунда, двухколёсного друга подкоптил слегка. Жерар, время. Беседа в саду.
— Ваш мессир отец не добился прямого ответа по интересующему вас делу, Анжэ. И он предпочитает не давить, вы же знаете. Говорил красивыми загадками. В конце предложил свою руку для поцелуя.
— Ух ты, руку. Уже. Мануэль прекратил ему «тыкать»?
— Пока нет, Анжэ. Учиться хорошим манерам — труд небыстрый и нелёгкий.
— Что делал в это время Кси?
— Подслушивал вместе со мной, Анжэ. Иначе как бы я узнал, что он крайне…
— Понимаю. А насчёт плана найти Ди? Ты догадался?
— О, получив в некотором роде разрешение мессира, я отправился шпионить за младшим господином Санктери. Даже снял часть его приключений на плёнку.
— А куда делся старший?
— Господин Ксавьер разнервничался и отлучился сюда, заедать плохое настроение сдобными булочками, кексами с шоколадной крошкой и тем последним лимонным эклером на вашей тарелке, Анжэ. Забрал всё на подносе наверх, в серверную. Признаюсь, хоть это и нехорошо, но я радуюсь, когда он так обильно объедается.
— А что же сам Ди?
— Ну, Анжэ… Это ваш брат. Хотя я… то есть я осмелюсь предположить…
— Он спит, разумеется, я понял.
— Нет, не поняли. Он спит, но он вас ждёт. И никого, кроме вас. Дверь его спальни…
— Разумеется.
— И господин Мануэль…
— Ну разумеется. — Он выразительно закатил пылающие глаза. Повар, залюбовавшись, запнулся.
— Вы слышите?.. Плач, Анжэ. Это он.
— Под адски заколдованной дверью валяется и ревёт в три ручья, иначе и быть не могло, лети оно всё кубарем через колено, — процедил Ангел, ринувшись на террасу, а оттуда — сразу в окно четвёртого этажа, прочертив в воздухе яркую золотящуюся дугу, как от кометы.
*
Цыплёнок страшно гордился своей слежкой за мной. Так как почти сразу обнаружил моё чёрное логово и меня самого, мирно спящего. Правда, отворив дверь моей комнаты, он, как ни пытался, почему-то не смог шагнуть за порог. Практически висел обезьянкой, прижавшись к невидимой преграде, прилепился к ней, расплющив нос, и смотрел, пуская слюни, на длинное поблёскивающее чёрным латексом тело, расположившееся на чуть менее чёрной кровати. Жаль, что я вовремя не додумался подложить вместо себя манекен — сложно лежать неподвижно, искоса наблюдать мелочь на экране стоящего на тумбочке ноутбука (четыре вебки закреплены на потолке, обзор отличный, круговой) и не хихикать.
По моим расчётам, примерно через полчаса Ману сообразил бы, что всё равно ничего не добьётся, и побрёл бы сам поспать, чтобы вечером проснуться и застать меня где-нибудь ещё: за ужином в столовой, в подвале за тренировкой или, если совсем всё плохо, под душем (и если я нарочно забуду запереться). Но случилось досадное: он отлепился от барьера, затопал ножками и зарыдал. И что я должен сделать? «Проснуться»? Лишить себя увлекательной игры?
*
— Я ненавижу вас, ненавижу! Пусти! Развели сначала карцером, суки подлые, поиздевались, и вам всё мало! Не трогай меня! И тебя ненавижу, и братца твоего! И своего говно-сахарного брата ненавижу, из вас идеальная пара, блядь, спелись, правильные, приторные до не могу! Тьфу! Пусти! Не хочу! Да поставь меня уже, я устрою вам пиздец!
— Отпусти его, Анджи. — На другом конце плохо освещённого коридора возник лорд.
— Папа, он псих! Кусается!
— Разожми мёртвый захват — и перестанет кусаться.
— Он опасен для окружающих. Почему ты не велел вернуть его на Марс, к Тисс? Пусть им займутся врачи. Успокоят, обследуют. Почему хочешь ты? Почему ты заодно с Ди?
— Один за другим, каждый, кто оказывался рядом, отрекался от него. И мать. И брат родной. И вот ты, сию минуту — тоже. А отца у него нет.
— ТЫ решил стать ему отцом? Не многовато ли на себя взял?
— Многовато. Раз тебя так плохо воспитал.
Воинственное зарево в синих глазах погасло. Ангел отнял руку, перехваченную вокруг хилой детской шеи. И Ману, не переставая всхлипывать, припустился от него бегом, не рассчитав или, наоборот, специально врезавшись мокрым зарёванным лицом в алый галстук и тёмно-серый жилет. Прилип, обнял, сминая пиджак. Асмодей успокаивающе зарылся в его взлохмаченную шевелюру ледяными пальцами.