— Нет. Но я примерно знаю, что произойдёт: меня каким-то извращённым образом заберёт Мать и всласть надругается, дурдом, веселье и мясорубка, которые останутся за гранью, вам с вашими скучными инженерно-техническими сооружениями не понять. Но это не важно, давай ты мне расскажешь, что случится после того, как я найду ключ к спасению?
— Пятьдесят пятый сценарий прервётся и отправится в мнимость. Затем, мы полагаем, случится освобождение пятьдесят четвёртого рукава от наложенных нами печатей. Он агрессивно заявит о своих правах, выпихивая из естественного хода времени законный пятьдесят шестой. Твоя старая реальность возродится, покинув Архивы, это беспрецедентно и при нормальных условиях — невероятно, но не спеши радоваться: в сознании живых существ, вегетативно и активно мыслящих, возврат к былому несчастью и благоденствию произойдёт шоковым сдвигом, без подготовки, прыжком в пропасть и надломом, съезжанием по всем осям координат, как при десятибалльном землетрясении. Тебе не смягчить удар, никого нельзя предупредить, одна надежда, что о последствиях позаботятся другие могущественные персоны вашего рода. А волны возмущения будут ещё долго расходиться по рукаву, влияя на кривую мелких событий, печалей и прегрешений. Однако для гарантии сотворения даже такого опасного и спорного чуда ты тоже должен совершить невыполнимое — вернуться в мир. Да-да, твоя «смерть» не третий акт оперы, а её увертюра. Ускользни из Матери угрём, изобрети велосипед сам или положись на помощь неравнодушных, нам не принципиально — главное, чтобы она не уволокла тебя повторно. А она уволочёт. Ринется за тобой по пятам, сжигая, разрушая и растворяя все препятствия. Она распробует тебя в заточении, ей понравится плоть её плоти, и в довесок к титулу Безликой ты назовешь её Безумной. Ты не спрячешься от неё нигде и никак, она настигнет тебя, она пожрёт тебя дважды. И тут мой дар прозрения гаснет. Ибо способ есть, сложный, странный и хитроумный способ — обмануть её, принестись ей в жертву, усыпить её голод на часы или навеки, а самому — остаться. Если ты найдёшь этот способ, гнуснейший из злодеев окажется взаперти в мнимом пятьдесят пятом рукаве. Он не вырвется, ибо не получит знание, что попал в обречённую и запечатанную петлю, его память будет бесконечно стираться по кругу.
— Ты имеешь в виду намертво закольцованное время? «День сурка»?
— Название незнакомо, но детали образа фильмопленки в твоей голове подтверждаю. Сражённый в грядущей кровопролитной битве не полностью, ибо столь древнее и могущественное зло на корню уничтожить нельзя, он не заметит подвоха и будет обезврежен: проведёт остаток вечности в ловушке, проживая заново и заново отрезок времени между близящейся полуночью и твоим ультимативным исчезновением во Тьме — если, напоминаю, ты затем вернёшься. Хранитель, это смертельно важно: только если вернёшься — рукав замкнётся. Мы позаботимся. Как ты позаботился сегодня о своем даре.
— Ты о Ману?
— Да. О даре любви.
— Значит, это она? Великая и ужасная причина, по которой ты явился? Глупое желание подростка свести счёты с жиром и моя эякуляция? Со скрупулезным вычислением траектории полёта и вхождения в его едва прощупываемый, склеенный от перевозбуждения канал, считай, невидимый в толще его ничего не подозревающего и радостно подставленного под дрочку члена. То есть он смело помечтал о подобном шизоидном развлечении, но не поверил, что я сумею реализовать. Представь себе, отверстие расположено чуть ниже центра головки и направлено вверх, усложняя работу. А ещё он и без меня был сверх меры напичкан тестостероном, лопался от напряжения, любой побоялся бы травмировать его, переполненного собственной спермой, седьмое солнце ада. И как же он кончал, согнувшись и обрыдавшись от боли, на моих коленках, пережав себе яички, мазохист недоделанный. Не спорю, это принципиально новый уровень порнографии в моей комнате, демон похоти, по совместительству отец, аплодировал стоя. Но серьёзно? Этого хватило?
— Я не ждал, что ты поймёшь. И спасибо за подробности. Ты дал ему нечто, напрямую не связанное с тобой. И затем дал себя. И остался собой, не изменил природе Тьмы. Ты меряешь поступки эгоизмом и альтруизмом, синтетическими понятиями вашей культуры, но для нас они пустой звук. Архитектура сингулярностей, из которых состоят защитные и пограничные поля рукавов и рукавных модулей, не имеет ровно никаких мер длины, веса или иного качества по осям пространственных координат. В основе точки — ноль. А ноль — это ворота, через которые пройдёт лишь Тьма.
— И ты воображаешь, что уж теперь-то я понял? Хотел бы посмеяться, но челюсть свело в плену. Я не забуду твои объяснения. Ты раскрыл мне всё, что нужно по плану? Я могу с честью закончить этот видавший виды день?
— Да. Но не надейся, что распадёшься на субатомы: небытие, в отличие от некоторых, за тобой не гоняется. И не надейся на сон, что снился накануне. Найди преемника в доме твоего отца-сатаны. Найди как можно скорее. Позволь ему руководить слиянием. Даже минута, пока вы оба телесно присутствуете в пятьдесят пятом рукаве, одинаковые давящие концентраты Тьмы, заставит древнее зло встрепенуться и почуять в сценарии неладное.
— Как сбой в матрице, да, несложно сопоставить. Жаль не спрошу, почему ты такой… липкий.
— Это не я. Искусственная среда, в которой ты можешь обмениваться со мной мыслями без опаски поцарапать близлежащие стенки Мироздания — зеркало, паутина, называй как тебе удобнее, она сделана из обрезков мнимой материи, запечатывающей рукава. Меня ты однажды увидишь, но с помощью Камней, а не этой пародии на органы зрения. Благословлён сквозь Время, Хранитель.
Я ещё немножко повисел над полом, никем не поддерживаемый, а когда осознал это, то с грохотом хорошенько отяжелевших костей упал. Сонный Мануэль пробормотал, что у меня чересчур экстравагантные привычки, помог взобраться обратно на постель, ревниво обнял, отбирая у одеяла. Его цыплячью шейку украшало превосходное ожерелье из подвижных капель нетвердеющего серебра, последним нахальным приветом от Архивариуса. И чуть не забыл о циферблатах в углу «экрана» обзора.
Поцеловал Ману так страстно, как позволила опустившаяся ниже нуля кровь. Наверное, следовало бы что-нибудь сказать на прощание, но что? Не случится для малыша никакого прощания. И болтовней займется фальшивка.
Пятнадцать секунд до полуночи.
— Ты куда?
— К брату. Сейчас вернусь.
*
— Ты куда?
— К Ману. Сейчас вернусь.
Они вышли в неосвещённый коридор четвёртого этажа из соседствующих дверей. Могли бы столкнуться лбами, но не столкнулись. Точно знали, в какую сторону повернуться, оба уверенные, что никуда мчать не надо.
Одинаковые?
Неодинаковые.
Первый дьявол-солдат был голым, мрачным и безоружным.
Второй… да какая разница? Если пялиться на него не хотелось.
Первый казался единственным и настоящим. Наверное, потому что улыбаться не умел. То есть умел, но не слишком приветливо и улыбкой пользовался или по большим государственным праздникам, или для пущего устрашения врагов.
Выстрел не гремел на весь дом, даже на хлопок от вылетающей винной пробки не был похож, настолько длинный глушитель был надет на этот бельгийский семизарядный пистолет.
— И зачем? — Демона откинуло назад, осколочная пуля не прошла навылет, разорвавшись в груди, но на ногах он устоял и в недоумении взглянул на паркет. Пятнышки крови ярко мерцали, совсем не похожие на ту солёную чёрно-багровую гадость, которая должна была пролиться. — Мы бессмертны.
— Оу, так тебе не сказали. Не бывает двух одинаковых голов под корону Тьмы, болван. Полночь превратила тебя в убогого смертного, обыкновенного неудачника. И ты на моей территории, я тут хозяин. Да, предшественник, не подфартило. Наверное, тебе сладко напели в уши, что мы должны духовно объединиться и сражаться бок о бок, обмен разумов и всякий прочий кал, тухлая высокопарная нудятина. Но мне помеха и соперник не нужен, особенно в своей же башке. Ты помрёшь, а я останусь.