Кто-то из нас был поранен? Я? А почему кровь такая чёрная и противно блестящая? Как будто её смешали с густыми чернилами. Можно подумать, что тут стая каракатиц несколько часов подряд сношалась, а не мы с киллером.
Я стал тихонечко подходить к кровати, чтоб рассмотреть получше. Пытался не озираться пугливо, но так само выходило… в ожидании не пойми чего. Я был дико на взводе — и тоже не пойму от чего — как будто собирался застукать опасного преступника на месте преступления, но не вооружился, вот и нервничал. Поэтому неудивительно, что подпрыгнул до потолка и вскрикнул визгливо, как баба, когда слева оглушительно распахнулся шкаф-гардероб. Оттуда вывалился тяжёлый лакированный плащ. Наверное, Демон трогал его сегодня перед выходом, но передумал надевать, забыл застегнуть хотя бы на пару пуговиц, и плащ соскользнул с гладких деревянных плечиков. Всё это я понял, когда на четвереньках подполз к нему, проверил, что внутри не застрял никакой полтергейст, и с матами повесил обратно. Смахнул пот и выдохнул, растягиваясь прямо на полу. Я конкретно пересрался. В этом доме напороться можно на кого угодно и потом рассыпавшийся на части рассудок век не собрать. Вашу мать. Как же стрёмно.
Вспомнил о кровати и подошел быстро, желая покончить с сомнениями и свалить уже отсюда, но чёрная грязь на собранных в длинные складки простынях оказалась ничтожной тухлятиной — игрой теней и моего тупого воображения. Досадуя, поглядел внимательнее, немного загустевшей спермы там нашёл, чуть побольше — на одеяле, и больше ничего. Надо же было так обознаться. А чего я боялся-то? Откуда крови взяться? Если задница не болела. После секса с ним она никогда не болит.
*
— Спасибо, что убрал подозрительные следы, — я вложил в протянутую лапищу серафима пакет с хрустящими «вафлями», он довольно зацокал языком, и было от чего. Новейшая наркоразработка Хэлла, запечённая в бельгийскую вкусняшку, ни одна полицейская собака не унюхает. — Спасибо, что почти вовремя.
— Ты должен был сам зачистить комнату, милаш.
— Да откуда я знал, что она окажется на неровном стыке двух реальностей? И ошметки мерзости моего предшественника сюда просочатся. Даже думать противно, чем он занимался с крошкой Ману.
— Забавно, — Дезерэтт покачал головой. Почему-то выглядел разочарованным. — Хотя я сам виноват. Он предупреждал в своих едких мысленных монологах, как сильно ты будешь отличаться.
— Что? Что тебе не нравится?
— Да ничего, в порядке всё. Твои ребята саркофаг далеко увезли? В океан сбросили? Закопали?
— Можно и так сказать. И так, и эдак. Здесь, в Хайер-билдинг, на минус сороковом этаже оставили. Туда никто никогда не спускается, тем более на дно водного резервуара.
— Я спущусь. Спасибо за наводку.
— И зачем? Ты же не будешь облизывать и трахать его труп? Полно живых, которым хочется, чтоб ты обратил на них внимание.
— До такого извращения я пока не докатился, но еще раз спасибо за наводку.
— Эй, стой! Ты что-то недоговариваешь. Дэз!
— Увидимся через месяц. При хорошем раскладе.
Я понимающе фыркнул, зная, что ему ещё предстоит официально познакомиться с Ксавьером и без скандала тут не обойтись. Но в этом представлении я участвовать буду по минимуму, передав пуанты прима-балерины Ангелу.
Идиотское происшествие со вторым экземпляром меня, надеюсь, исчерпано: Дезерэтт не проболтается, а папа смотрел настолько отстранёнными глазами, что я почти пожалел об отсутствии нотаций. И если обычно мне всё сходило с рук по его любвеобильной благосклонности, то теперь казалось, ему плевать. На меня и на мир целый.
Не знаю, что выбило из колеи сильнее — он, равнодушный, или убитый в нечестном поединке предшественник, но на работу не в свою смену ехать совершенно не хотелось. Я чувствовал себя лишним: идеально натренированные бойцы прекрасно справлялись под руководством Энджи или самостоятельно, туристических экскурсий и инсайдеров не было, и на короткий миг меня захватила и поставила в неудобную позу бесцельность собственного существования. А для чего в другом рукаве реальности жил он?
Даже риск столкнуться с серафимом не остановил. Я вызвал внешний спецлифт и поехал на минус сороковой.
Это дрожь по телу гуляет? В какой позе я боюсь их застать и боюсь ли? Смешно. Ну не подерёмся же мы за право снять бриллиантовую крышку и прикоснуться к его неразрушимой оболочке, пока часть его бессмертного духа обитает во мне, и ещё часть — витает вне мира во тьме. К тому же ключ-скрижаль от гроба есть только у меня.
*
Тур закончился в середине декабря на западном побережье, в Сан-Франциско. Круто, ведь оттуда удобнее всего было добираться домой без пересадки. Больше никаких разрывов пальцев, сухожилий или селезёнок, больше никаких шашней с симпатичными вокалистками-скрипачками, но я дал Фабрису подержаться за мой член в очень тесной кабинке билетера в пригороде Сиэтла. Мирно и сердечно попрощался с Виктором и DSI, обещав проведать их в Италии через полгода, спровадил надоедливого братца-ботана в отпуск в Сингапур на пару с его приторным Ангелом, а сам выцепил Мэйва — снял с грустной и скучной имитации бурной деятельности в редакции «Вампиреллы». И мы погрузились в работу над дебютным альбомом Ice Devil.
С июля две тысячи шестого я умудрился написать о киллере миллион песен. Ладно, шучу, не больше сотни. Когда я перечитывал и корректировал некоторые из них, появлялось навязчивое ощущение, что они написаны о ком-то другом, о более мрачном и гиперболизированном зле, но ведь так и надо? Иначе слушатель усомнится, что я сочинил нечто стоящее. Боссы Sire Records названивали стабильно раз в неделю, я убедительно врал, что всё идет как по маслу, и ведь правда тринадцать трэков были отобраны, отшлифованы до блеска и готовы к сведению и финальному миксованию. Обещание, данное людишкам, я выполнил, но на самом деле, в перспективе…
Мы застопорились. Ржавое шило, гнившее в моём сердце, вынули, я любил и был любим, и потерял свою музу. Не важно, что имеющегося материала нам хватит на десять лет вперёд. Я гнался не за продажами и фанатами, не за растущими циферками статистики в документах у дельцов и букмекеров. На высшем пике страдания я намеревался сдохнуть, и где это? Я прекратил карабкаться, гора передо мной превратилась в унылую равнину. Как мне покончить с собой на глазах у обожающей толпы, если я и так уже словно сдох? Добился своего, а вроде и не моё это вовсе. Получил Демона, который вроде бы сдался, а ближе не стал. Любовь, которая вроде бы есть, но она как член пигмея — без микроскопа не разглядеть, а по протоколу значится. И если меня спросят, почему глаза красные, то конечно нет, я не плачу в подушку, как вы могли подумать. Потому что для этого есть модный сортир и не менее модная и элегантная ванная комната с неиссякаемыми запасами вина и травяных настоек.
С ночи после нью-йоркского концерта в дневнике киллера больше не появилось ни строчки обо мне, а вскоре и сам дневник пропал, теперь уже, наверное, безвозвратно. Пора прекратить каждую неделю перелопачивать библиотеку в тщетных поисках, а то скоро лестницу сломаю, да и сам навернусь. Преподнесённые им розы действительно были вечными: не вяли и не теряли лепестки, но их сладковатый запах вскоре стал мне ненавистен. Запах насмешки над сбывшейся мечтой. И ничего из происходившего дальше, вокруг и поблизости, не волновало мою затянутую болотной тиной кровь.
Ну да, этот чудак огромный с крыльями, умеющий превращаться в других чудаков или в тостер, похитил братца на новый год, кажется, даже чпокнул в нравоучительный зад. Так старался незаметно дельце провернуть, что аж в ад унёс. Ну и что? Поделом.
Потом пожар, треть этажей небоскреба выгорела. Не пойму, как это вообще могло случиться, «дикие кошки» облажались, и хвалёный киллер, и команда звёздно-полосатых спасателей тоже села в горящую лужу. Мне пофиг, кто виноват. Перспектива сдохнуть там, подкоптившись на манер куриного окорочка, меня не вдохновила бы, да и мне не повезло присутствовать и насладиться зрелищем: я находился за океаном, в L.A. студии моего лейбла, предоставлял материал, правил хитрые дополнения к контракту и болтал с налоговыми консультантами. Массу новых слов узнал. Только без толку.