Я спал как сурок по ночам, иногда клевал носом днём, валясь от непонятной усталости с гитарой наперевес. Мне правильно или ошибочно диагностировали депрессию, вездесущий Хэлл с закадычным приятелем из Госпиталя подсуетились, переполошившись, ведь я ничего не хотел и апатично слал сочувствующих нахер. Я не знаю, сколько так продолжалось. Череда дней закружилась, завертелась и выпала, то есть я выпал, не понимая, где я, что я, и куда я улетаю в последнем, самом крепком и безрадостном сне.
Выход из череды мутных, сдобренных войной и насилием видений был настоящей пыткой. Связанный, с кляпом во рту, я сидел в темноте, я точно не знал где, но помещение было маленьким, а воздух — спёртым и провонявшим средствами для мытья, чистки и дезинфекции. Тело болело на максималках, будто меня не били и не допрашивали обычным способом — ну, раскалёнными щипцами и иголками под ногти, — а швыряли из стороны в сторону по катящемуся куда-то в тартарары товарному вагону. И катился он, кажется, вечность. Я заплакал от боли, гримасничая и стараясь движением лицевых мышц высвободить хотя бы рот, то есть сдвинуть резинку, на которой держался кляп, он был отвратителен, слюнявый и вонючий. Это всё ещё сон? Не бывает такого наяву, что за гнилая тварь меня похитила?! Как посмела, кто ей позволил замучить меня, спрятать и уйти безнаказанной? Но, минуточку, я могу пройти метаморфозу, и тогда сраные верёвки вместе с кляпом свалятся…
— Слава Люциферу, ты цел, — это Мэйв, его голос в интонациях усталости и тревоги. Я не успел проверить свою догадку с обращением в змею и всё ещё не знаю, сон ли это. Дверь распахнулась за моей спиной, то есть я сидел спиной к свету, но глаза всё равно ужасно заболели от резкого перехода из темноты. — Не спрашивай ни о чём, я отвезу тебя к Лиаму, он поможет.
Он освободил мне рот и разрезал верёвки, я долго плевался в подставленное ведро, мог бы и дольше, но любопытство пересилило.
— «Лиам»? А кто это?
— Амнезией шарахнуло? Психотерапевт. Врач Ксавьера.
— И зачем он мне? Может, лучше к Мори Грину? Хотя с синяками справится Иэн, Сесилия, да и ты, и я сам, то есть вы все кроме меня, любой без контузии.
— Нет, нам нужен Лиам, и позарез. Надо увезти тебя подальше.
— Что происходит, Мэйв? Почему ты меня тащишь? Я дойду, не инвалид, ножки не отвалились, но сначала объяснись.
Он замотал башкой. Крайне неубедительный. Ненавижу секреты. Но он на голову выше и раза в три сильнее меня. Только спора и драки с кузеном мне после плена не хватало. Я не знал, когда в последний раз мылся, а ещё хотел жрать, но безропотно дал посадить себя в незабвенный Астон Мартин, и мы на довольно приличной скорости погнали из поместья мессира папчика в город.
— Рассказывай, что помнишь? — нарушил он молчание, когда я заёрзал, допивая вторую бутылку содовой из мини-бара. Мучила не жажда, а мерзкий пластмассовый привкус кляпа.
— Вот пока ты не спросил, всё в голове плавало скучными и обычными корабликами. А теперь ощущение, что я пропустил пару столетий из жизни семьи, клана, планеты и… ой, ладно, с годом трудно ошибиться: ты ни капли не постарел, да и билборды вдоль дороги дизайн не сменили. Сейчас апрель?
— Июнь заканчивается. Две тысячи седьмого, если что.
— Дерьмо. Значит…
Мэйв отвлёкся от руля, встречаясь со мной взглядом. Я недостаточно шокирован? Но у кузена прошлой осенью случалось нечто похожее из-за опасной наркоты. На тридцать пять, что ли, дней. «Сан-Диего». Но я умудрился побить его рекорд.
— И ты не расскажешь мне, в какую мусорку отправились два пропущенных месяца? Дерьмо! Почти три месяца!
— Расскажу. Но в присутствии Лиама. Будет нелегко.
— Какого хера ты темнишь? Кто-то умер?
— Нет. То есть…
— Кто?
— Нужно доехать. Тут недалеко, его практика на перекрестке Калахоа и…
— Мэйв, не играй со мной! Это я кого-то убил?
— Послушай…
Я вцепился в него, чувствуя страх и безумие двумя комками, подкатывающими к горлу. Вцепился в плечи брата и тряс, и трясся сам, автомобиль вилял, в нас чудом не врезались три ржавых корыта с правой полосы.
— Ксавьер, да? Я его ножичком пырнул? Мы поэтому едем к его мозгоправу?
— Ману, всё слишком сложно. Ты не поверишь мне.
— Ну конечно…
Но я действительно не поверил.
А как прикажете в такое верить?! В наш мир ворвался обомшелый старец в белом хлопковом тряпье, близкий родич крылатого чудака Дэза, умелый манипулятор сознанием, первый в мире кукловод. Он вселился в меня — и поэтому я увлекательно провел время в качестве зомби, на радость ярым любителям Хэллоуина. Он подчинил себе Демона — и киллер вынужден был… Эй-эй-эй! О киллере сказку успеем, можно ещё раз обо мне? Я правильно расслышал? Ну-ка ещё разок: какой-то бешеный, больной деменцией и параличом головного мозга дедок, отпраздновавший недавно двадцать миллиардов лет, в меня вселился! В меня! ВСЕЛИЛСЯ!
— Ману, он контролировал твой разум, но я не имел в виду, что он прям попользовал твое тело как мешок костей и костюмчик для путешествий.
— Насрать! Да я… я… я лучше дьяволом буду одержим! В прямом и в переносном! Бесноватым придурком, танцующим в эпилептическом припадке, чем… чем это.
Я начал грызть ремень безопасности в приступе чего-то жуткого и неконтролируемого, Сент-Мэвори несколько раз врезал мне пустой бутылкой из-под содовой, губы в кровь разбил и нос немного. Но зато я с грехом пополам успокоился. И смог послушать дальше.
Ублюдок-пришелец взял меня в заложники и шантажировал Демона, и тот вынужден был убить из-за меня близкого друга, бренного, не оборотня. И Ди убивал бы ещё, кучу народу вырезал бы, но сегодня белого шестикрылого говнюка обезвредили, с полуночи до самого утра с ним мудохались. Смогли. Правда, счёт по факсу за это пришёл непомерный. Говнюк всё-таки успел нам сильно попортить кровь и изрядно плюнуть в суп. Так сильно и изрядно, что на Мэйве лица нет — и не было с момента, как он наведался в чулан и развернул меня вместе со стулом к свету.
— И какой ценой мы победили? Собираешься отвечать или где? К чему мне эти загадки в унылой сказке-ужастике? Не мог придумать что-нибудь получше? У нас в песенной лирике и то смысла и красоты больше.
— Ману, Демон погиб. Покончил с собой, если можно так выразиться.
И чуть не ловит лбом руль. А голос спокойный, спокойный-спокойный. Это потом я приду к дичайшему выводу, что так у Сент-Мэвори выглядит истерика. А на тот момент казалось, что он свихнулся кормить меня столь явной и нелепой ложью.
— Что? Что это за бред… Это я должен был покончить с собой! Из-за него! Перестань изображать болвана! Я хочу видеть братца, и даже Ангела можно, поскольку Ди, как всегда, где-то шляется! Не можешь просто сказать, что вы решили меня накачать наркотой и проучить за то, что я вечно ору на всех в студии, и мокрушник мстит мне за то, что ты обманом затащил его на репетиции, а вы…
Мэйв мог бы еще час твердить, что Демон мёртв, что его с нами нет, а я бы спорил и брызгал слюной, распаляясь и обвиняя его в тупизме и неоригинальности. Но кузен заткнулся и начал парковаться. И это было хуже всего. Я не знал, что мне думать. Правда или ложь, но я не принимал её.
Покорно дошел за ним до кабинета доктора Лиама Ван Хельма — на околодверной табличке полное имя выбито. Мэйв пропустил меня вперёд, заставил постучаться и зайти первым. Встретивший меня мужчина, черноглазый, с волнистыми тёмными волосами, смутно и на удивление болезненно напомнил о чём-то. О ком-то, с кем я виделся и, наверное, общался в последние пропащие зомби-недели. «А может, с кем ты и сексом занимался», — испуганно подсказала мне побитая, еле ковыляющая на костылях память. Не надо мне такого счастья! Я ни с кем до киллера не спал, не собираюсь и после!
Лиам тем временем усадил мою уже капитально отсиженную задницу на большой мягкий диван и предложил печенье, довольно оригинальное — с клюквой, черникой и каплями молочного шоколада. Доктор взял его из хрустальной вазы на столике между диваном и его рабочим креслом. Под столиком валялась пачка этого же печенья с надписью, которую я недоверчиво зачитал вслух, по слогам.
— “Dark side”? Печенье Темной стороны?! Да где вы такое берёте, хитрожопые?
— Скушай парочку, — ответил Лиам. — Не обещаю, что от сладкого полегчает, но с чего-то надо начать.