Комментарий к 10. Тотальная слежка, или поймайте птичку на лету
¹ Да отделится. Небо. От… воды! (лат.)
========== 11. Соперники, или ревность травит до костей ==========
——— Часть 1 — Агнец божий ———
На седьмом этаже с полудня и до появления на небе первых звёзд проходил полигон: изматывающая пробежка по многокилометровому зелёному лабиринту с несколькими внезапными окунаниями в очень горячую и страшно холодную воду и постоянно сокращающимся лимитом времени на то, чтоб выбраться из неё, не задохнувшись и не сварившись заживо; мимоходом, зазевавшись, а зевал каждый второй — отравление алкалоидами, выделяемыми растительностью лабиринта с быстрым поиском противоядий из любых имеющихся под рукой веществ; и наконец драка, возможно, что с любимым напарником — за право выйти из лабиринта на волю первым, пересечь жирную полосу финиша и не воспользоваться правом упасть без сил, а помчаться дальше, наверх — на следующий полигон — ядерную зону отчуждения в гигантском свинцовом чемоданчике, в которую превращён весь восьмой этаж. И, возможно, не сдохнуть от усердия, когда на полпути к радиации остановят и завернут назад. А наградой за всё это — получить одну бледную улыбку ледяного командира и его тихий голос, произносящий: «Домой. Завтра быть в девять на Френч-Фригат-Шолс¹».
Они сдали полигон все: и полугодовалые стажёры, и его любимый суровый первый призыв. Выстроились, не желая уходить по одному. Последним, с отставанием почти в минуту, к финишу пришёл бледный в ожидании экзекуций новичок Ленни, а первым — бледный от пудры и самодовольный новичок, отказывающийся называть товарищам свою фамилию. Не странно, что обогнал более опытных — уж очень он способный и быстроногий. Но странно, что так кичился первенством. Интересно… Командир задержал на нём взгляд, заставив хоть немного съёжиться и не распускать павлиньи перья.
— Ленни — повторишь в понедельник. Джекки — ожоги следует обрабатывать сразу, победа лишних выигранных секунд не стоит: теперь тебе нельзя в аптеку, терпи боль до утра. Рэнд — не пытайся скрыть хромоту: тебе до утра то же, что и Ленни. Бэл — берёшь в выходной Митча и потренируешь плавать правильно, без растяжений. Эмиль — то же, что и Бэлу, берёшь Марти. Мэйнард, Каи — больше не драться до вывихов челюсти: выберите, кто из вас дама, и впредь пропускайте её вперёд. Сай, Кью, Норд, Хаммер — отлично.
— Шеф, подозрительный шорох. Слева. За вашей спиной.
— Это посетитель, Кью. Был и сплыл. Расходитесь.
«Посетитель» расслышал, что речь о нём, и по привычке интенсивно покраснел. Он торчал любопытным шпионом не меньше часа в ожидании, пока полигон закончится для всех, а зашаркал, когда ноги затекли. Его поймают и напугают административным наказанием, как в прошлые разы? Не похоже. Пропустив мимо охреневших глаз строй самых ошизенных парней в мире, малыш ещё подождал — и ничего. Но ушли не все — командора среди бойцов не было. И кого-то ещё, кроме командора. Так что Ману вытер сопливый от восторга нос и робко начал красться от секции лифтов поближе к линии финиша. Добрался и застыл за последним имеющимся углом, усердно подслушивая и подсматривая. Говорили двое: его офигенно крутая мечта в одежде, будто нарисованной на идеальном порнушном теле, и какой-то тёмный блондин, смахивающий на его любимую игровую расу темных эльфов то ли носом, то ли ушами. Конечно, не такими длинными ушами, но остренькими, выразительными…
— Шеф.
— Бальтазар.
Именно с этих реплик, похожих на странный пароль, начался разговор. Интимный, личный разговор. Таращиться на собеседников долго малыш побоялся, хорошенько спрятался и стал просто слушать. Но чем больше слушал, тем кислее и несчастнее становилась его круглая мордашка. Половину слов он не мог понять! А вторая половина… была понятна едва-едва. Разбирая одну из пяти реплик и не находя в них привычного простого смысла, он смутно вспомнил, что эти слова — очень книжные, никто так среди его сверстников не общается. Дезориентация и презренная буффонада, какие-то надлежащие причины и мотивы, гипотезы и скоропостижность решений, прежний облик и прежние инциденты, внедрение, вживание (и куда это, интересно?), изоляция, иссякание… наконец, грядущее обезглавливание и смертельная обольстительность. Но последнее слово Мануэлю понравилось хотя бы звучанием. Он долго чесал нос, пока не разодрал на нем небольшую ранку. Расстроился, обнаружив, что разговор — такой, подло зашифрованный — не кончается. И разозлился — от возмущения и разочарования. Не так важно, о чём он подумал, важно — какими словами. Привычными:
«Это же наёбка! Ужасная, несправедливая наёбка! Неужели отстойное ботанство может быть крутым?! О чём они допиздятся, в рот мне ноги? Но Демон, ты, ёшкин кот, Демон… ты не можешь перестать быть крутым даже из-за этих вонючих слов из словарика! Я посмотрю их все, я достану тебя!»
Ману осторожно выглянул — проверить ещё раз, что не ошибся с диагнозом и на финише беговой дорожки полигона стоит именно он, его дьявольская длинноволосая мечта.
Разговор как раз закончился. Ничем не скованный, чувствуя себя полностью наедине, юный и необузданный Бэл потянул голову начальника к себе, и невыносимым звоном в уши мелкому шпионящему засранцу ударил поцелуй. Всего один мягкий шлепок губы о губы, а потом неслышный вздох, шершавое проникновение языком в рот, не то скрип, не то возмущённый крик чёрной лакированной формы в плечах, выгибаемых назад: Демон с силой прижал к себе подчинённого. И оттолкнул.
— Не здесь.
— Почему?..
— На нас смотрят.
Обмерев от ужаса, Ману вжался как можно крепче в спасительную угловую стену и заорал что было мочи — внутри себя, в лопающейся от напряжения голове. Он ждал, что сейчас страшная фигура завернёт за угол и жестокой расправы не миновать. Он почти молил о ней, потому что ожидание расправы даже от сравнительно безобидной мамки всегда было много хуже самой расправы.
Но стояла раздражающе полная тишина. Неизвестно, сколько времени прошло вообще. У мелкого полностью онемели ноги. Ползком он осмелился выглянуть и понял, что этаж давно пуст. Несмотря на то, что лифты в другой стороне — они ушли. Исчезли. Посмеялись над ним. А Демон… просто припугнул его. Неужели он для киллера — меньше чем ничто? Если даже вытаскивать за ухо и насмехаться не захотел.
В этот момент малыш почувствовал в глазах крупные слёзы, а в груди — совершенно новое для себя чувство. Оно только-только рождалось, чтобы быстро вырасти и расцвести и заполонить собой всё его естество. Двойное древо, двойные переплетённые ветви. Жгучая ревность, а на ней — повисли горькие и терпкие плоды отчаяния.
Ему нужно внимание киллера. Во что бы то ни стало, позарез, любой ценой. Он обижен, он унижен, ему хочется быть значимым, но не для кого-то — а для него одного. Он сделает всё что угодно, чтобы добиться этого, чтобы вырвать Демона из объятий странного и очень наглого блондинистого юнца с острыми ушами.
Он костьми ляжет.
Он умрёт.
Он добьётся своего.
Или умрёт.
*
Мы по очереди кидаем игральные кости. Они грязно-серые, в багровых прожилках, спрессованы из человеческого жира, крови и сухожилий. На ощупь очень твёрдые, лоснятся. Каждый восьмой вечер я прихожу сюда — и они всякий раз свежие, вырезаны из плоти новых жертв. Я перекатываю их в ладони и медлю. Уродливая двуполая тварь, против которой я играю, приняла сегодня облик птицы с головой и грудью женщины. Голые соски разбухли от царящей здесь жары, похотливый язык постоянно облизывает губы, зарясь на меня. Неповторимая отвратительность. Я сосредоточен на зелёном сукне стола. Четыре кубика, четыре броска. Так просто выиграть — если к Матери воззвать. И так просто вязнуть в Ней, каменея, холодея, отдавая себя по частям, — в обмен на эту помощь. Выбору не изменю. Не верю в удачу, не пойду на риск. Не могу. Позволил ловушке поймать меня раз. Страх, вина и раскаяние.