Двадцать. Пусть выпадет двадцать.
Кости катятся, тварь с лицом женщины-греховодницы улыбается.
Страх, вина и раскаяние. Клейкие щупальца тьмы хозяйничают в моей груди. Я снова сделал это. Меня снова стало чуточку меньше.
Три шестёрки, одна двойка.
Мы не скажем друг другу ни слова. Я как всегда выиграю, а Бафомет — как всегда отпустит меня. И счёт из горящих терновых ветвей над нашим столом, покрытым зелёным сукном, увеличится на семь. Ещё семь отвоёванных вечеров, чтоб на восьмой вернуться.
Я отдаю игральные кости прислужнику с зашитым ртом, другой такой же прислужник подводит ко мне скорченного грешника. Перерезает ему горло, наклоняя ко мне, и я мою руки в быстро иссякающем фонтанчике крови. Властитель отвратительной нижней половины царства возвращается на трон, у него привычно дряблое двуполое тело и голова козла. Похотливый язык высунут на прощание. Он никогда не сможет им ко мне прикоснуться. Но лучше бы я заключил с ним сделку на это.
Снаружи меня поджидает демон-плут — бессменный провожатый, почти что друг. Он безупречно сложен и изысканно красив. А ещё у него самая паскудная репутация, сомнительная даже среди своих. Он знает, что мне сложно оторвать от него взгляд, но боится разгневать мою Мать ответными действиями и ходит, скромненько опустив голову. А я знаю всю его подноготную и тайну, которую прячут его наглые алчущие глаза, и меня это веселит. Также я знаю его имя, но не произношу, даже мысленно — чтобы он не воспользовался лазейкой призыва и не последовал за мной на Землю. Ему приказано охранять меня по пути к воротам царства и обратно, но охрана мне не нужна, а дорогу я великолепно выучил ещё в первый свой визит. Меня мучает причина, зачем он ко мне приставлен — это своеобразная интрига, не позволяющая отказаться от его общества.
Мы говорим. К собственному удивлению, я люблю наши разговоры.
— Вчера вальсировал на скотобойне. В ящике для испортившихся органов. Мне понравились её лёгкие и просторный пятикамерный желудок.
— Шортгорнская или английская парковая²?
— Не знаю, с неё давно содрали шкуру.
— Танец на одного. Романтично.
— Я представлял себя в её объятьях. Но в ящике было тесно для быстрого кружения в темпе на три четверти. Со стороны я смотрелся гротескно.
— То есть мясник не оценил.
— Он вернулся не вовремя с обеда и вызвал полицию. Он ничего не понимает в танце.
— Но не стоило его за это наказывать.
— Конечно нет. И я не обиделся. Он рогоносец, меня вызвала для ритуала его жена. Это её обиды, я просто инструмент.
— Полиция не нашла его тело.
— Тупицы. Не догадались заглянуть в ящик. Просторный пятикамерный желудок…
— Там ты спрятал только голову.
— Верно. Руки-ноги и туловище разбросал и перемешал среди разделанных свиных туш. Они так же неромантичны, как и мясник, он нашёл там своё место, истинное призвание и пристанище.
— Жена плакала?
— Хотела сжечь его одежду. Она немного с причудами.
— Долго торговались.
— Вся в золоте и мехах, но нищенка. Душа давно уж с молотка продана.
— Хитро. Застрянет здесь после смерти вся, с потрохами.
— Сучьи потроха, душонка чёрная. Плохой товар, но ходовой, иного нет. Однажды, может, удостоится… и ты помоешь свои божественные руки в холестериновой крови, выпущенной из её толстой шеи.
— Не называй их божественными.
— Виноват, милорд, я забылся.
Конец прогулки. Учтивый поклон. Он осмеливается приподнять голову, и я беру его за подбородок. Он настолько красив, что должен бы расшевелить мою тьму, разбудить голод. И — ничего. Он не подходит ни первым блюдом, ни вторым, ни на десерт.
Отпускаю подбородок и встаю в центр пустого бассейна с высокими бортами, для местных — просто чан. Что делает дьявол-провожатый? Другой на его месте упрашивал бы взять его с собой, в ногах валялся бы. Гордый мерзавец. Я знаю, кому он принадлежит на самом деле. Но не знаю, почему я так падок на горько-зелёные глаза — ещё одна интрига, ждущая раскрытия и объяснений.
Он отворачивает медные краны и пускает в бассейн кровь. Кровь — и ворота, и пропуск домой. Пора возвращаться. Ненавижу возвращаться. Избегать Ангела, чтобы не лгать.
Кровь поднимается до уровня губ и затекает мне в рот. Втягиваться в красную круговерть вкуса и запаха и ненадолго лишаться зрения — мягкий отупляющий кайф, агония давно истомившегося в ожидании агонии мозга. Жаль, что длится отдых от собственного естества всего три-четыре секунды.
*
— Это что? — Ксавьер взял у брата листок обёрточной бумаги и машинально поискал корзину для мусора. А что ещё делать с бесполезной бумажкой, промасленной по центру и явственно пахнущей глазированными пончиками — например, теми, что бесплатно выдаются junk-food автоматом на ресепшн Хайер-билдинг — если не сразу же выбросить?
— Заявление.
— Какое ещё заявление, мелкий?
— Я хочу записаться в Governance of Security…
— Они переименовываются в ELSSAD — это во-первых: я видел приказы в базе данных президентской канцелярии, и все, кому правда охота попасть туда, об этом уже узнали. А во-вторых — и думать забудь. Ты так мал и так соплив, что даже через два года, когда тебе милостью Саваофа перепадёт повестка туда — ты не пройдёшь отбор. Ты обычный хикка, ма тебя избаловала до разжижения мозгов, помешан на своих компьютерных играх, думаешь, что ты самый умный и самый крутой и всех вокруг обзываешь ничтожествами. А ни черта ты не знаешь. Ни о жизни, ни о дерьме настоящем, которое, бывает, случается, когда ты путаешь хитрожопость с наглостью, тупостью и неопытностью. И куда ты прёшься? Хватит таранить лбом моё кресло!
— Я не тупой! И я сдохну ждать два года, мне нужно в отряд прямо сейчас!
— Ты сдохнешь там через сутки. Что, правда не понимаешь? Мелкий, даже если бы можно было обойти правила отбора, медкомиссию, стажировку и сразу впихнуть тебя в строй на правах моего родственничка — тебя заживо сожрут. Тебе ясно? До мягких косточек обглодают, а на следующий день — забудут, что ты такой вообще прикатывался.
— Ты гадина! Нарочно меня дуришь! Не хочешь, чтоб я однажды стал так же крут, как ты!
— Я оберегаю тебя, недомерок!
— Сам ты недомерок! Я вымахаю уж повыше тебя, понятно?!
— Если бы па был здесь, он бы вправил тебе мозги. Или люлей хотя бы навешал.
— Ты не папчик мне, нефиг корчить из себя учёного. Может, ты мне и не брат! Может…
— Закрой рот!
— Наша злюка маман наврала всё! Как бы она успела? Как тебе такое, а?! Съел?
— Ману, закройся и отвали, пока цел.
— Я не видел его! А ты его видел? Хорошо помнишь? Что, хрен ответишь? Да мало ли когда его прикончили! И маман побежала утешаться с первым попавшимся услужливым лузе…
— Заткнись!
Захлёбывающийся крик слился со смачным хрустом.
Ксавьер в немом ужасе уставился на костяшки своей левой руки. Правая зависла над мигающей клавиатурой, так и сжимая квадрат промасленной обёрточной бумаги.
Мануэль потрогал себя за разбитые губы. Слизнул выступившую кровь, развернулся и пошёл прочь из восьмой серверной. Он о многом интересном — подсмотренном, подслушанном и затем досочинённом — мог поведать братишке, сорвавшись. Но целый батальон ещё не высказанных обид просто взял и куда-то провалился. Впервые в жизни ему по-настоящему захотелось заткнуться. Прекратить жаловаться. Прекратить, потому что это бесполезно. Молчать, задыхаясь… молчать о том, как прорастает дальше жгучее двойное древо в его груди. Молчать, какой болью это сопровождается. Молчать и не дать кому-то распознать, как проникают ядовитые корни из лёгких в сердце. Молчать, чтобы отныне никто не смог остановить это.
Комментарий к 11. Соперники, или ревность травит до костей
¹ Атолл в составе Гавайского архипелага.
² Породы домашних коров.
========== 12. Закулисная игра, или дайте повод поплакать ==========
——— Часть 1 — Агнец божий ———