Обряд окончен. С моих волос ещё капает вода. Епископ Фронтенак нетвёрдым шагом отступает от меня. Ну что ещё? Неужели на мне выросли рога? Исцелённой руке и без того больно, и всё тело жжёт от ваших христианских чудес.
— Говори, в чём согрешил. Иначе, выйдя из собора, не дойдёшь и до парковки.
— Солнце сделалось вашим союзником? Полно, падре, сказки нужно в меру.
— Говори.
Я пожал плечами и ушёл.
То есть не ушёл.
Он прав.
Но жжёт меня не солнце…
А что?
Я вернулся и сел перед Бернаром, скрестив ноги по-турецки.
— Двадцатого ноября второго года, падре, я добился аудиенции у лорда Бафомета и выпросил себе силу достаточную, чтобы обуздать свет. Совладать с первоисточником света, чтоб он не убил меня… раньше времени. Взамен я… идиот… обещал провести лорда в тело-носитель света. Я был так одержим, что даже не спросил, зачем ему доступ в тело. Я не соображал, кого предаю. И как. Через шесть дней я получил то, что хотел. То есть я так думал. В светоносце поселился жирный грязный червь. Я не мог изгнать его. Да и никто не мог… не причинив лучезарному новую тысячекратную боль. Мой отец в конце концов осмелился. Остатки скверны, принадлежащей лорду, тело залечило само, пять месяцев назад, с рождением моих племянников. — Я замолчал, собираясь с новыми мыслями. Все считали, что моё карбоновое солнце самостоятельно перешло в состояние гермафродита на время беременности и родов. Но это не так. Не он, а Бафомет двупол. Это своё дитя он хотел провести в мир через Ангела. Я помешал. Пора это сказать. — Я заключил новую сделку, нарушив условия старой. Я буквально зубами выскребал из брата чужеродные клетки. Я заменил их своими. Поэтому Викки, так получилось… немного на меня похож. Лорд был разгневан — это мягко говоря. Он потребовал себе светоносца целиком. Я отказал. Но предложил ему выбрать что-нибудь другое. Он не нашёл ничего равноценного… кроме меня, естественно. Но отдаваться просто так я не мог себе позволить. Как и он не мог отказаться от первоначальной сделки — иначе его подземное царство рассыпалось бы в прах. И мы начали играть в эту игру, скреплённую черно-кровавой печатью. Бросать кубики из вытопленного человеческого жира и сухожилий. Одна вечерняя партия раз в восемь дней. Я не могу выиграть у разозлённого хозяина в его доме. То есть могу. Если призову на помощь свою родную матушку — Тьму. И я призываю. Потому что мой проигрыш запрещён. Потому что всякий раз, когда я бросаю эти смердящие жиром кубики на обтянутый кожей замученных грешников стол, — на кону жизнь моего светоча. Снова. И снова.
Фронтенак сорвал фиолетовую епископскую шапочку и промокнул вспотевшие залысины. Не думаю, что отнял у него дар речи. Думаю, он ждёт, что я добавлю что-нибудь о раскаянии. Но я больше не раскаиваюсь, не кляну себя на чём свет стоит. Я совершил ошибку, я долго исправлял её. Пусть и ценой своей жизни. И всё же…
— Отче, я согрешил.
— Громче. Чтоб святые на верхних витражах услышали.
— Отче, я преступник. И клятвопреступник. Я предал единственного, кого любил.
— Ступай. И будь отныне верным сыном мне. И вне стен церковных тебя оставит твоя боль. И твой единственный давно тебя простил. Как я прощаю сегодня.
— Он действительно меня простил? Он говорил вам об этом?
— Ступай. Повелитель мух не получит это сокровище. Он ловко поторговался за каждую половину, но он слишком слаб, чтоб владеть воссоединёнными частями. И всякий окажется слаб и не сможет над ними властвовать. Нужно быть недалёким алчным глупцом, чтобы хотеть заграбастать себе сердце мира.
— Падре! Да вы все как один сговорились увиливать от главного. Это мой отец вас подкупил?
— Ступай и помни, что тебя спас обычный презренный человек.
Нет, это не Мод. Это сам Энджи. Мягкая, сладкая и виртуозная месть. Чтоб я мучился по-своему, раз не могу испытывать стандартную, приличествующую случаю боль.
Что ж, душа моя, я недолго побуду чистеньким. Выхожу из собора под светло-голубое небо. Но когда оно погустеет до черноты — я почернею вместе с ним. Тьма всегда возвращается. Тьма… ведь каждый огарок свечи горит в ней недолго, не правда ли? И никто не горит в ней вечно.
А когда я закончу — может, я вернусь и исповедуюсь. Епископу понравится его новый сын. Новый «клиент». И пусть святые, застрявшие в стеклянной мозаике, слушают. Пусть поплачут сухой краской.
Набросал наместнику крик своей отсутствующей души в текстовом сообщении: «?».
Через полчаса, когда я уже вернулся в штаб ELSSAD и читал весёлые новости о погромах в Чайна-тауне, Эстуолд ответил: «Епископ помог даже мне».
Хм. «Даже»?
Значит, инопланетяне тоже атеисты. Верится с трудом, но, похоже, страсти одного истинного служителя культа, практикующего пытки на кресте и поедание плоти под видом хлеба, хватит на нас всех.
========== 15. Внезапная куча мала, или кто заказывал преступление ==========
——— Часть 1 — Агнец божий ———
— Дорогой? Знаешь, у нас тут в доме незваные гости. У тебя полно ведь дел в серверной? Не возвращайся пока. Если нужно, я отправлю курьера, он принесёт тебе на ланч горячие вафли под вишнёвым соусом, Жерар уже приготовил. А вечером — доставка твоего любимого пирога с рыбой. Его тебе на недельку хватит. Холодильник исправен? Оставайся в Хайер-билдинг, пока я опять не позвоню.
— Что там у вас случилось? Какая, на хрен, неделька?! Алло!
Энджи повесил трубку и передал телефон офицеру полиции. У демонского сына также конфисковали всё табельное оружие и заставили разуться: опытные ребята, знавшие про остро заточенную боковую поверхность каблуков форменных ботинок, в общем, работали они сегодня отменно. Коммандер ELSSAD повернулся и заложил руки за спину, чтоб на них с удобством надели наручники. Улыбался ещё при этом… печально и спокойно.
— Вы бы лучше адвокату позвонили, — сварливо посоветовал офицер, дважды щёлкнув и проверив исправность замков. — Растление несовершеннолетнего, попытка изнасилования! А вы, мистер Инститорис, так спокойно по телефону с супругой болтали. У таких, как вы, исчадий отродясь не водилось совести. Думаете, ваши денежки вас спасут? Шевелитесь. На выход, я сказал!
Ангел медлил, рассматривая висящую в холле картину — его собственный портрет. Глаза, губы, руки… и отпечатки пальцев. А ещё группа крови, резус фактор и прочие мелочи жизни, которые у него с Демоном полностью идентичны. И надменная глубокая заморозка последнего лишь подчёркивает идеальную схожесть. Какая жалость, что за решёткой опять окажется он. В то время как Юлиус продолжит наслаждаться свободой и своей исключительной подлостью.
— Да, Гизмо. Иду.
Ему остаётся томиться, догадываясь, что именно натворил брат. Где и с кем был ночью — примерно час назад.
*
За три часа и тридцать две минуты до инцидента
В Гонолулу полным-полно ночных клубов. И существуют они как раз для того, чтобы я не занимался грязными делишками дома — то есть не пачкал Хайер-билдинг. Но как же я не люблю отсюда выходить. В толпе угрюмых, кислых и тухлых непросто найти кусок мяса посвежее, без гнилостного душка, резко ударяющего в нос. И если да — он не всегда приятно щекочет ноздри, даже кровью, ещё не смешавшейся с алкоголем и метилендиоксиметамфетамином. Их кровь грязна всегда. Похожа на пересоленное соевое молоко. Тьфу. Впрочем, сегодня мне не нужно никого подыскивать и мучиться с выбором.
Слил по языку тонкой струйкой кофе, приготовленный Руди из только что обжаренных и смолотых зёрен. Крепчайший, чёрный, с благородной кислинкой. Одобрительно улыбнулся ему, с удовольствием отметив то облегчение, с которым франконец обмяк, опускаясь на один из круглых барных стульев. Он приятен мне — человек прошлого, приспособившийся к слишком шумному и перенаселённому миру будущего, умеющий быть незаметным и незаменимым в клоаке вечного бурления и копошения. Я прошёлся по краю его осторожных мыслей, узнал, чего желает он сегодня, завтра и сейчас. Немногого, как истинный отец — чтоб кошмарные сны о дочери не отягощали и не травили еженощно его душу. В этих снах Анна-Магдалена умирает в расцвете лет от неизлечимой болезни, оставляя его одиноким стариком. Слуг Морфея подкупить нельзя, как и нельзя договориться с самим Морфеем (теоретически можно, но это одна из самых сложных и экономически невыгодных аду сделок, проворачиваемых только через моего папочку). Однако можно договориться с человеком — точнее, с растревоженным сознанием. Усыпить его до того, как придёт бог сна.