Утром я выцепил сломавшего руку Мэйва и тут же воспользовался возможностью слинять домой под соусом его необычного происшествия и травмы. Глядя в его бледное утомлённое лицо, я понимал и принимал неудобную правду. Что не видел ничего красивее, одухотворённее и более вызывающего доверие. Он Изменчивый. Он мне брат, в сто раз роднее Кси. И он был измучен не меньше меня, хоть и по совершенно другим причинам. А я… я ненавижу вонючих двуногих всеми фибрами души и частицами чешуи. Больше никогда не вернусь на материк.
Потом, собирая вещи и программируя Тайлера на длинный перелёт, я чуть остыл и думал, что ненависть заслуживает внимания не меньше, чем любовь. Текст песни зрел, музыку я в себе уже слышал. Тысячи людей до меня писали о грязи. Но что они в ней находили, если росли с ней и были её частью? Нет, людишки ничего не видели. И не нюхали. Сказать о грязи таким способом им в голову не пришло бы. Alien desert. Это не будет лучшей песней или заглавной. Но я назову её именем наш первый альбом.
Спи. В пустыне
Твой рот набит сухим песком и мёртвыми жуками
Спи. Ты днём благословлён тишиной и смертоносным солнцем
А ночью они приходят,
Обступая твой торчащий над равниной рот
Ты их не видишь, глаза склевали птицы, воображение бессильно
Но ты их чуешь. Пот и рвота
Кровоточащее дыхание
Они трогают тебя тошнотворными конечностями
Мягкими, бугристыми и пятипалыми
Ты не кричишь, боясь проснуться
Боясь пробудить себя этим криком
И понять, что они окружили тебя
Наяву
Плохо. Бледно и бездарно. Я смял листок машинально — уж сколько их довелось так разочарованно смять и выбросить, — прицелился к мусорной корзине, но в последний момент передумал и сунул в карман.
Черновик пропутешествовал в кармане до самого Гонолулу и чуть не попал в стирку вместе со штанами. В последней чистой футболке, растянутой до колен, — голым я себя даже наедине с собой стеснялся — я прижимался к его бумажному изображению и ревел. Дома, невредимый, владелец двух новеньких гитар. Так какого?.. Наверное, запоздалая истерика после всего пережитого. Демон. Демон, Демон, тварь красивая, бездушная, безукоризненная, Господи, ну ни единого изъяна в тебе нет, не за что зацепиться и дерьмом облить, ну я же знаю, знаю! — твои фото для постеров совершенно не нуждаются в ретуши. Зачем?! Если твои кожные поры не дышат, а источают холод, твои губы — полноводные реки багровой крови, вытащенные из берегов и целиком ужатые в четыре аккуратных контура, твои зрачки — равнодушные пистолетные дула, окаймлённые таким же равнодушным драгоценным камнем. Забыл его название. Аквамарин… нет, аметист. Хотя бриллианты тоже бывают фиолетовыми. И даже чёрными. Я хочу убиться, я тоже хочу не дышать. Твои брови изогнуты в каком-то невысказанном вопросе. Это единственное, что можно назвать условно живым на твоём лице: ими ты разговариваешь с нами, пренебрежительно поднимая, сдвигая или кривя. Я обнимаю бумажного тебя, размазывая слёзы по стене. Как фотограф не сдох задолго до того, как щёлкнул тебя на первом снимке для этой фотосессии? Железные яйца напрокат у кого-то взял? Как я ему завидую. Как я завидую всем, с кем ты когда-либо говорил — и не важно, посредством взглядов, бровей или голоса, но последним я завидую особенно. Как же я завидую тому бойцу отряда с дурацкими эльфийскими ушами, от одного воспоминания кажется, будто в груди бурлят вопли, и боль, и миллион отчаянных вопросов, и самый главный из них: за что? Почему ты меня так истязаешь? Умудряешься мучить собой, находясь хрен знает где и плюя на моё существование. Зачем я наслушался Ксавьера и, поддетый им, подошёл к тебе, приблизившись во второй раз? Блядь, как же я раскаиваюсь, что не сдох тогда в лифте — до того, как ты нашёл меня и принёс в серверную. Лучше бы ты напугал меня тогда до смерти, а не до дурацкого обморока.
— Молодой сэр Санктери, вас в приёмной ожидает некий родственник. Представился как Сент-Мэвори.
Наверное, дворецкий стучался. Битый час, а то и больше. Но как бы я услышал, весь в соплях и сопливых мыслях, задохнувшись в рыданиях? Деликатный британский лис отвёл взгляд в потолок. Надо идти. То есть умыться ледяной водой, прикрыть опухшие глаза чёлкой и поискать какую-нибудь одежду в соседних комнатах. Стащу у ботаника своего джинсы. Но трусы его не хочу, фу, без трусов пойду, будто кто-то заметит вообще.
*
— У нас опять defcon 3¹. Сай переступил черту.
Карбоновое солнце хмурится, пока я с наслаждением курю. Верно, не прошло и суток, как я заметал следы за Электрой и насильно вытаскивал Гота из полупьяного дурмана. Но он раздобыл ещё дурмана и утонул в передозе. Энджи жёстко давит на меня возмущением и яростью, я должен ощущать вину — это моя промашка, дыра в отлаженной машине контроля. Ксавьер молчит, не давит, но давится видением моих выцарапанных глаз. Кажется, он хотел бы их съесть. Он бледен и парадоксально соблазнителен, привидение в розовой дизайнерской рубашке и серых кожаных брюках. Всегда любил его манеру одеваться вызывающе, но не быть похожим на томного гея или экзальтированную девушку. Разрешил ему намотать меня рваной чёрной шалью на свою шею последней модной деталью гардероба и в таком виде транспортирую к пострадавшему. Будет весело и жарко, даже ад вспотеет.
— Пожалуйста, не кипятись и не надейся на мою так называемо демоническую силу. Я никому не собирался задавать трёпку, — ответил я бешеным мыслям Кси, разреживаясь из компактной человеческой фигуры в непрозрачные занавеси тьмы. — Сайфер — слишком ценный боец. Пусть обиженный сам накажет обидчика. Это высшая сатисфакция, которую я могу ему подарить. Я всегда советуюсь с универсальным оракулом, я уверен, я ручаюсь головой, что так будет лучше. Мы уже обсуждали мои методы, когда Мори склеил твоему брату руку…
— Мы не обсуждали, а ссорились, твою мать! Мэйв не игрушка, и я тоже, сволочь, ну когда же ты поймёшь!
— Я отсосу ему, и он мигом забудет, что сам кому-то сосал по принуждению.
— Вот ты погано шутишь сейчас, да?!
— Я отсосу Сент-Мэвори, — повторил я спокойно, обволакивая Ксавьера изнутри и водя дымчатыми губами и языком в глубине его нежного, нервно сокращающегося горла. — Я тот самый мудак, которого все хотят громко и судорожно и мучаются до галлюцинаций или рези в мошонке, а когда получают — горько жалеют, что поддались похоти и что похоть вообще существует в природе. Но Мэйв не пожалеет. Не в этот раз. Я доставлю ему удовольствие, которого никто не испытывал со времён уничтожения Содома и Гоморры. Он перенёс насилие, но он не будет на всю жизнь травмирован Веселым Готом. Потому что его травмирую я. Обещаю. Это мой подчинённый, я беру на себя вину Сая и сам решаю, как её загладить.
— Ты сумасшедший, Юлиус, — вздохнул Кси, сдавшись, тёплый и почти безропотный. Я обласкал его с внутренней стороны кожи, с особым вниманием спустившись вниз и осторожно растворив тяжесть в его желудке. Единственное смертное тело, которое я обожаю настолько, потому что оно до костей пропиталось Ангелом и бессчётное число раз принимало моего близнеца в себя. — Но я бы не хотел оставлять кузена одного или, что ещё хуже, наедине с тобой.
— И не придётся. Я займусь Мэйвом у нас дома. Теперь это и его дом.
— А твой отец…
— …согласен. Каким бы хреновым он был папашей, если б не знал, кем вечно заняты его дети, заняты и очарованы. Ревнуешь?
— Нет пока.
— Хочешь, чтоб я тебе тоже?..
— Ты регулярно имеешь меня с тех пор, как мне минуло тринадцать, и Ангел дал тебе привыкнуть к сексу втроём — с ним, а потом уже и вдвоём — только со мной. Ты имеешь меня прямо сейчас, в виде этого одномерного чёрного тумана, впервые, очень дико, незнакомо и неприлично, ведь я одет, но ощущения в заднице и в паху — почти такие же. Сильные. — Ксавьер странно улыбнулся и выгнул шею. В полузакрытых изумрудных глазах ни намёка на удивление, только привычная меланхолия и требование закончить всё медленно и чувственно. — До того, как ты долетишь до места преступления, Ди…
— Я понял. — Я снова вошёл в его рот и горло, но протянулся дальше, насквозь, добравшись дымчатыми пальцами до жарко пульсирующей точки между чуть дрожащих ног, прижался к ней через плотную эластичную перегородку. Мог проникнуть и в самый центр удовольствия, стимулируя клетки простаты из мозга, но зачем, если так изнеженному оборотню привычнее и слаще, словно я трахаю его по старинке, сзади.