Владыка удалился к себе на мнимый этаж, Астарот увлёк Ангела на военный плац, отец привычно спустился на Кухню поворковать с любимым братом Бегемотом, а племянников любезно украла царственная бабушка, богиня-пантера. Вот он, счастливый случай для бегства в город в одиночестве. Но моё одиночество продлилось всего лишь двадцать шагов до резных ворот и ещё три за ними — на дворцовой площади перед жертвенным постаментом, увенчанным камнем-копией Артефакта, замаячило знакомое плутоватое лицо с высокими горделивыми скулами.
— Тебе сюда нельзя, — заметил я, быстро поцеловав его и без стеснения заглядываясь в прищуренные глаза. Как же я падок на лукавые зелёные глаза, седьмое солнце ада свидетель.
— Мне никуда нельзя без приглашения, — поправил демон. И продолжил задиристо: — Значит, пригласи?
— Тебе придётся выполнить что-то для меня, сделку заключить.
— Значит, заключу? — красивый вызывающий психопат. И ведь бровью не повёл, когда на подлёте страж-дракон с намерением выдворить нарушителя обратно в Нижний ад. — Решайся или прощай.
— Ашшур! — думал, опоздал. Долгое время мне был закрыт путь к нему, святая водопроводная водичка Фронтенака не выветривалась.
Вавилонский чёрт обнял меня за шею, довольно скаля белоснежные зубы в небо. Дракон пролетел мимо, раздосадованный, лишь слегка черкнув крылом край его зеленовато-чёрного плаща.
— Чего хочешь, сын Асмодея? Приказывай, — Ашшур бархатно влез в моё ухо голосом, сухой и узкий язык трепетал, не дерзнув прикоснуться.
— А в обмен что попросишь?
— Плата — всегда после. И из чужого кармана.
Звучало не очень, но временем на колебания я не располагал: Ангел в любой момент мог накрыть мои авантюры медным тазом.
— Ладно. Дай обычное человеческое тело на двадцать четыре часа. Хочу кардинально поменять оболочку, переодень меня, чтоб не узнал никто, не донёс и не подставил. Хочу ощущать, как все. Хочу быть не страшно, а нормально соблазнительным. И хочу соблазнить.
— Кого?
— Его. Это важно?
— Да, для исполнения.
— Мальчишку. Оборотня. Цыплёнка. Ману.
——— Конец второй части ———
========== ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ — 34. Погоня, или увидеть Париж ==========
—— Часть 3 — Вероотступничество ——
— Эй, эй, тише, куда собрался? Дай-ка мне свой сладкий детский рот, я его прикрою, и незачем так пугаться, давясь криком, тихо, маленький, тихо…
Какое там тихо! Я же молил не причинять мне ничего! То есть мысленно, на последнем вздохе перед отключкой, то есть… а не пройти ли всем теперь нахер?! Я мычал как взбесившийся псих, раз не в состоянии был орать, как подобает психам — мычал сквозь огромные невидимые пальцы, зажимавшие мне половину лица вместе с раскрытым ртом, мычал, изнемогая от боли, истязавшей сразу везде и сверху донизу, дёргался и извивался, безуспешно пытаясь вывалиться из кошмарно угловатого и неудобного кресла. Одновременно и нехотя я принимал тот факт, что неизвестный хмырь прав: крик и панику и впрямь поднимать нельзя. Я в самолёте, где-то позади сидят, скучают и обязательно обделаются пассажиры, хотя непосредственно вокруг меня людей нет — бизнес-классом летать слишком дорого. Блядь, но что со мной сделали, почему моё тело воет, словно я наконец-то вскрылся, десять раз подряд вскрывался, сыграв на своих нервах финальный септаккорд «ненавижу тебя, Демон» в трёх тональностях, но при этом не сдох, не отправился ни в какой ад?! Или это и есть мой ад? Ненавижу вообще эту ссаную религию!
— Угомонился? — ласково проурчал голос громилы. Боксёрская ручища обласкала мне губы и не убралась, когда я проверочно укусил за неё. — Ага, легчает?
— Только я не понимаю почему, — ответил я плаксивым шёпотом и прислонился раскалывающимся лбом к иллюминатору. Тело и не думало переставать орать как резаное, прося и умоляя о каком-то избавлении, слёзы и сопли потихонечку мазались по лицу и ронялись на пластиковую обшивку лайнера, но болевой шок и ад как будто отдалялись, по мере того как отдалялись острова.
— Не разговаривай пока, это вредно.
— Ты тот пьяный фокусник? Имитатор… притворявшийся Мэйвом, — я ревел поменьше, всё равно глотая окончания слов, боль притупленная оставалась болью, медикаментозный наркоз прошёл, ощущения глубоких резаных и колотых ран нарастали — но глухо, словно наваливались через толстую стену, и затем падали на меня вместе со стеной. — А можешь?.. Чтоб ещё полегче сделалось. Умеешь?
— Полегче — это сдохнуть. Но мёртвеньким ты не годишься для перелёта, игрушечный мой.
— Чего-чего?
Я вцепился в него крепко, желая ещё разок укусить — пакости другим всегда отвлекали от пакости, сидевшей внутри — и он сотряс меня раскатом добродушного хохота, не причинившим, что было удивительно и дико, никакой дополнительной боли.
— Пять часов лететь осталось, а это немало, бэйби… в сложившихся обстоятельствах. Будь мужчиной, а не игрушкой, потерпи и почитай записку в кармане. Позовёшь меня, если дым из ушей пойдет — но позже. А сейчас мне отлучиться надо.
Хоть его невидимые лапищи медведя-извращенца и разжались, эффект смягчающих повязок с бальзамом на раны сохранился. Я немножко ощупал торс, в районе живота и рёбер, стараясь понять, что со мной вообще сделали, попутно изучил содержимое карманов джинсов и пиджака и нашёл — не клочок рваный, а целое красивое письмо в фирменном конверте корпорации из плотной серебряной бумаги.
«Ману,
мастер Хэллиорнакс Тэйт выполняет обещание радикально изменить твой метаболизм и избавить от сахарной зависимости, но для этого ему нужно досконально изучить твоё тело посредством забора образцов всех клеточных тканей. Мы были вынуждены резать и сверлить тебя по живому, прости. Раны узкие, но очень глубокие, постарайся понять, что в обычных условиях они заживали бы неделями, но благодаря помощи экспериментальных препаратов они превратятся в точечные шрамы уже в течение двух суток. Они все вплоть до мельчайших надрезов и соскобов стерильны и тщательно заклеены — не принимай пока душ. Анестезия была долгой и глубокой, я очень переживал, не зная, как ты придёшь в себя после неё, в каком состоянии будешь, совсем один, и попросил присмотреть за тобой до приземления. Я не знаю, кого именно к тебе направили, но надеюсь, этот демонический фрукт, кем бы он ни был, обращается с тобой бережно. Прости, что обманул твоё доверие и напал внезапно, мне очень стыдно и ни один язык в мире не передаст, как мне хотелось бы отвертеть время назад и объяснить всё заранее так, чтобы не напугать, предупредив о предстоящей процедуре. Сделанного не воротишь, и если это послужит хоть каким-то утешением, заверяю, что ты пережил самое страшное: на непосредственно операции ты боли не почувствуешь, ни во время неё, ни после.
Ману, ещё одно: ты приземлишься в Париже завтрашним утром, я не ручаюсь, что тебя кто-то сопроводит, ты должен сам найти отель и освоиться на месте. А послезавтра у тебя встреча с неизвестным посредником, имени мне не назвали, всю информацию я вытягивал в последний момент из сам знаешь кого. Будь готов к любой неожиданности. И береги себя, пожалуйста. Только постарайся на этот раз не разбить дорогостоящую гитару ни об чью голову, Ксавьер не успевает их заказывать (эту часть послания тебе диктовал Ксавьер).
С-М»
Франция, значит. Тоска какая. И язык сложный и одновременно тупой, совсем его не знаю. И не факт, что со мной охотно заговорят на общем наречии¹. Строить связные и вежливые диалоги с незнакомцами для успешной совместной работы я, допустим, научился, кое-как существовать вдали от дома — тоже, ещё на Марсе тренировался, помалкивая, как и все, что скучаю по оставленной в огне войны родной планете. Я никогда не задумывался, почему старейшины согласились на телепорт, пожертвовав всем, что было дорого нашим сердцам. Как сильно мы должны были устать от тысячелетий кровавой резни, чтобы, упав на ржаво-красный пыльный камешек в чёрном небе, строить новую жизнь и заставлять чувствовать себя при этом счастливыми.