I eat their raw flesh
I drink their blood as wine
Нет, я не мог встать. Танцевал лёжа, изнемогая от желания… какого-то желания. Получить больше. Необыкновенная лёгкость — а хотелось ещё легче, чтоб тело полностью потеряло вес, чтоб взлетело, воспарило над алтарём, над крюком, обвившись его цепью. Необыкновенная истома — а хотелось, чтоб расслабленные мышцы окончательно растворились, чтоб я не ощущал себя, исчезло всё, остался чистый кайф. Необыкновенная музыка с сильным, вбивающимся под кожу ритмом — а хочется, чтоб она забрала меня целиком, и сладкий рычащий голос, рассказывающий строка за строкой об угрозе, исполнил её. Пришёл, забрал и проглотил.
And that way their
Goddamned souls get mine! ¹
Я протянул что-то нечленораздельное в восторге, выгнулся вверх. Давай, давай, где ты… Мрачный жнец, людоед… Ну давай же. Сожри меня…
Противный визгливый щелчок. С таким щелчком останавливают грампластинки, звуковые дорожки рывком слетают из-под иглы, а музыка вмиг умирает. Музыка умерла, её заменил монотонный шум в ушах. Красно-розовую горячую пелену танцующего безумия разорвало холодное, белое и ослепляющее полотно света, отдалённо напоминающее утро с похмелья, алтарь и крючья растворялись в нём, таяли, весь зал съёживался до крошечной пульсирующей точки у меня в мозгах.
— Вот так. Вроде оклемался, — я без проблем узнал обеспокоенного Виктора. Слышал его сквозь шум, но не видел. И мне всё холоднее, тела не чувствую, меня в морозилку, что ли, засунули? Когда успели?
— Ему бы проспаться хорошенько, — и этот хрипловатый женский голос трудно с чем-то спутать. — Хреново же ты следишь за молодым пополнением в своей команде.
— Йевонде отхватит таких пиздюлей, каких сроду не получал. Прости мой французский, ма шер.
Это вода шумит в ушах! Льётся мне на затылок и по плечам, холодная — умереть можно, и сам я по горло в отельной джакузи, без пяти минут захлебнулся. Виктор с видом доктора наклонился, оттягивает мне правое нижнее веко, реакцию зрачка, наверное, проверяет. Я вспомнил, как поморгать. Поморгал. Он печально улыбнулся и отпустил мою голову, она почему-то не держалась на воде, тяжёлая, гадина, пятидесятикилограммовые коробки с маршалловскими усилками нервно закурили в сторонке.
— Последнее, что помнишь?
— А можно с-сначала вылезти отсюда? — я отплевался, дрожа, как семечки в маракасе, и изо всех сил ухватился за металлический бортик ванной. Он показался теплее моих рук. Ангина, воспаление лёгких, смерть и быстрые похороны. Девушка в корсете, чулках и телесном юбочном каркасе вышла из-за спины Виктора и сердобольно бросила в меня полотенцем, я почти поймал. Вывалился из джакузи. Через бортик перелезал примерно так же, как мертвецки пьяные — через заборы, медленно и с четырнадцатой попытки. Безуспешно попробовал снять крепко облепившую одежду, чуть не расплакался от фэйла. Малышка из кабаре изящно присела на корточки и помогла. Я кутался в полотенце и стучал зубами, делал страдальческие брови, вызывал жалость и прощение. Виктор со спутницей не велись, нависали оперативно вместо крюка, с вежливыми и нарочито суровыми минами требуя объяснений. И я скрепя сердце призвал свою невменяемую память к ответу. — Дарин накрасил меня и оставил одного ненадолго, поваляться с гитарой на кровати. Вернулся с продуктовым пакетом. Вручил мне манго, не очень спелый, но нормальный, красно-зеленый, и складной нож. Я съел треть, остальное на одном из подоконников бросил, можете проверить. Взял в мини-баре маленькую минералку, открыл и выпил.
— Врёшь, — сурово перебил Вик. — Не выпил, а запивал. Что ты запивал?
— Таблетку.
— Какую?
— Две таблетки. Маленькую красную и… и чуть покрупнее розовую. Послушай, мне очень стыдно, — мне стало стыдно — в основном за то, что так глупо попался. — Но ничего плохого не случилось. Меня не тошнило, профессор истории, черти и пришельцы из космоса не мерещились. Была зашибенная музыка и фантастическое видение, яркое, детальное…
— Галлюцинации.
— Но музыка была по-настоящему! В клубе, мы собирались пойти. И пошли.
— Да, диджей действительно не спеша гонял по кругу немцев The Retrosic, когда мы нашли тебя, и ещё полтора часа до этого в “Madame X” звучал далеко не камерный лаунж. Но как ты притопал туда и своими ли ножками — ты не помнишь. Да? Отвечай.
— Фабрис тоже принял. Мы все трое накидались. Стояли на обочине, ловя такси. Луну видел, точно помню. Большую, оранжевую. С чёрными полосами.
— Это отельная вывеска, балда ты мелкая уторчавшаяся! Дождь до сих пор моросит, какая луна, в небе ни зги не видно! Allora. Эмили, он твой, а я пока, как человек порядочный, позлюсь в другой комнате, — Виктор похлопал по обнажённому девичьему плечу и затем гораздо менее нежно хлопнул дверью в ванную.
— Вау, вау. Будем знакомы, криповый мультяш, — Эмили пожала мои хреново слушавшиеся пальцы. — Макияж у тебя потёк, хоть и не смылся весь, тут Дарин постарался, видок как бы ещё тот, типа неделю не спал и две — сидел на героине не слезая. Ну и волосяндры… — она взвесила мои распрямившиеся и в три раза потяжелевшие от воды белобрысые космы. — Но вот в чём прикол: выглядишь ты при всём при этом ошизительно трагично чумовым, как после многочасовых страданий стилистов и визажистов, ни дать ни взять усталая ужравшаяся рок-звезда на обложку, и все девочки от двенадцати до пятидесяти — твои, догадайся, чем эти лицемерные недотроги занимаются ночью. Твой первый трип?
— Чего? — я не понял. Хорошенько завернулся в полотенце, выигрывая время. И с лёгким покалыванием паники, пробежавшимся по спине, обнаружил, что авангардная индастриал-кабаре дамочка лихо раздела меня до трусов включительно.
— Ничего. Согреть? — спросила небрежно, словно не помощь предлагала, а на хер дважды посылала. Длинные накладные ресницы не шевельнулись, полный покерфейс.
— А можно, — сам не знаю, кстати или некстати, но я вспомнил, что я мужчина, а не девка стыдливая. Ладно, я очень юный мужчина. Не насрать ли? Демонстративно скинул с себя полотенце, оно плюхнулось во льды джакузи, где и померло, окоченев.
— Хотела пошутить, а кто тут у нас такой игрушечный, ути-пути, съёжился от холода, — она подошла, пародируя моделей, то есть уперев руки в боки, сильно работая бёдрами и занося ступни на каждом шаге в сторону. Юбочный каркас на ходу отстегнула, оставшись в шортиках цвета слоновой кости и бело-чёрных чулках с подвязками. — А не над чем. Съёжился. Но не игрушечный.
Я скользнул по себе невнимательным взглядом, и так наизусть зная, чем богат.
— Он джентльмен и тобой не заинтересовался.
— Он мог бы передумать, — Эмили церемонно забрала меня в объятья, вставая на носочки, вытягиваясь для лучшего обзора груди и зажимая сначала верхнюю часть моего тела, а затем нижнюю. От неё соблазнительно пахло, в духах я не разбирался, но это были не они, а какие-то крема или ароматические масла. И её тепло постепенно меня обволокло, несмотря на давление жёсткого корсета с металлическими крючочками.
— Ему слишком мало лет. Как и мне. Но причина не в строгих американских законах… — я немножко посомневался, забил на какую-то там совесть и поцеловал девушке интимно подставленное ухо. — Те трое итальянских мачо столкнулись с проблемой не меньшего масштаба: нам нужно вместе поработать, а не спать.
— Я пошутила, — она хихикнула, оттолкнула меня, но тут же снова порывисто схватила и обняла. — Ты в общем огурцом? Если да, то пойдем обратно, я хотела немного оттянуться, клуб открыт сегодня до четырёх утра, и если тебе нравится немецкая тёмная электроника, фруктовый кальян и стройные звёздочки топлесс…
— Достаточно будет недоеденного манго и тебя. Топлесс, — я тоже учусь шутить. — Но что скажет Виктор? На сколько клочков нас порвёт?
— А мы сейчас тихонечко убежим и на цыпочках прокрадёмся обратно, ещё до рассвета, он как раз к тому времени перестанет злиться и уснёт.
— Ты всегда такая сумасшедшая с незнакомцами? Оторва. Не беспокоит, что из меня наркота, может, не выветрилась, с ножом на тебя внезапно возьму и кинусь?
— Возьми и кинься, — она отставила одну длинную ногу, предлагая осмотреть череп на чулке, — но ножа у тебя нет, прятать некуда — вооружишься не раньше, чем мы найдём тебе пару сухих шмоток. Красавчик.