— А камни видишь?
— Камни?
— Как у Энджи.
— Нет. Ничего нет. Ты уверен, что не водишь меня за нос? В тебе вращающаяся бездна, а вокруг неё — лишь вакуум, бескрайний, режущий глаза и душу отсутствием… отсутствием чего-либо вообще, живого или мёртвого. Ты не монстр и не чудовище. Я зову тебя злым духом по старинке, но, по-моему, даже Господу неведомо, что ты такое…
Откровенно говоря, Фронтенак только что вломил хорошую затрещину моей вере в себя, заставив внутренние крепостные стены зашататься и осыпаться крупным песком и щебёнкой. Обескураженный, я достал пудреницу с зеркальцем — вот же глаза, два неровных ледяных булыжника с аккуратно просверленными посерёдке зрачками, и цвет такой же замечательно фиолетовый, как вчера, сегодня и всегда. Не камни Талисмана? Да как вообще? У кого из нас крыша поехала? Карбоновое солнце отогревало их любящим прикосновением, мы оба были залиты их тускловатым свечением. И было это…
…до того, как Ашшур меня зачаровал. Мда.
Стены не выдержали, крепость пала. Поневоле я схватился за сердце, инстинктивно чувствуя, что сокрушительный удар нанесён по нему, молчащему.
Из автомобиля можно вынуть мотор, из компьютера — центральный процессор. Но из меня нельзя выкрасть мозговые «батарейки», наше разделение физически не предусмотрено. Непонятно, что со мной произошло из-за двух последовательных превращений, знаю одно — камни здесь, иначе бы я как-то затейливо погиб, возможно, исчез бесследно. Ассирийский болван, пусть и не лишённый фантазии, действовал по чьей-то указке: силёнок провернуть такой крупный фокус самостоятельно ему не хватило бы — уж больно хорошо камни припрятаны от своего же сосчитавшего ворон владельца.
А если Ашшур ни при чём, если внезапно так получилось, что не виноват никто? Булыжники из пророчества скрылись сами — ну и что? Мне ведь от этого ни жарко, ни холодно. Хочу ли их опять высвобождать? Хотя не важно, чего хочу я. Что нужно им?
— Падре.
— Я слышал. Мне не решить эту головоломку вместо тебя, демон. Ты идеально запечатан и защищён от вторжений извне. Если камни в тебе, то и ответ тоже — в тебе. Ищи сам, не проси других.
— Спасибо, падре, ты мне очень помог, — я вернул полоску плотной чёрной ткани на его разверстые могилы-глаза и завязал на затылке симпатичным узлом.
— А сарказм мог бы придержать, я стар и болен, и ты мой должник. Хотя бы прикинулся для приличия, что уважаешь меня.
— Не ворчи, Бернар, я сказал буквально, без издевательского подтекста. И благодаря тебе знаю, каких горе-советчиков мне точно слушать не стоит. Прощай.
— Постой! Не уходи так сразу… Окажи мне услугу, — епископ ощупал глазную повязку, согнутые пальцы задрожали, неловко поддевая её снизу. — Убей меня. Эта ноша непомерна. Убей дважды, окончательно. Актом милосердия.
Мне срочно понадобилась свободная стена, а поскольку внутри меня их не осталось, то я воспользовался больничной. Лёг на нее, упёрся пяткой и вспомнил, что целый день не курил. Вместе с пачкой из правой набедренной кобуры вынулся пистолет. Бросил его на тумбу с лекарствами, и он с весёлым грохотом проехался по ней, сшибая коробочки, бутылочки и порошочки. Бернар не возражал.
Сигарета. Прежде чем зажечь, я изучил её так внимательно, словно был гинекологом, а она — вульгарно одетой старшеклассницей с подозрением на венерические. До чего же странно я себя чувствую, беря её в рот.
— Брат не простит мне твою смерть. Поймёт тебя, о чём ты молил — но не поймёт меня, почему внял и согласился.
— И кого мне тогда просить? Работающих тут оборотней замучают угрызения совести, хотя всего-то и требуется, что закрыть подушкой лицо старика и подержать немного, пока он не прекратит дышать. У меня банально не хватает сил провернуть это самостоятельно. А ты — ассасин, лёд вместо крови, шесть тысяч трупов за неполные четыре года жизни на земле. Трупом больше, трупом меньше… Бог свидетель, ты рождён для одной цели — убивать!
— Ну да, для любви я однозначно не рождён, — покривившиеся губы не поскупились на усмешку, а я переменил тон. — Но откуда вам-то знать, чтоб читать меня как по нотам. Вы не разглядели. Пустота скрывает и маскирует что угодно — даже розовые предрассветные сумерки на планете, вращающейся вокруг карбоновой сверхновой.
Я вложил в его скрючившиеся у лица пальцы стеклянный флакон, под горлышко заполненный зелёной дымчатой жидкостью.
— Что это? Что ты мне даешь? Яд?
— Пейте помедленнее. К его горечи нелегко привыкнуть.
Ангел, разумеется, встревожится, попытается придраться и дотошно допросить, но в итоге заткнётся и успокоенно повиснет на мне, позволив сегодня овладеть им не грубо, но чувственно, без синяков и предварительных ласк в виде скандала.
Я подарил Фронтенаку избавление на девять дней, в сне беспробудном, лишённом видений, в бархатной имитации загробного катарсиса — при условии, что он доверится и опустошит флакон до дна. Примет наркотик, запрещённый даже у нас, официально ни в каких накладных и лабораторных опытах не значащийся и изготовляемый мастером-инженером изредка, по моей личной просьбе и моему оригинальному рецепту.
Если на десятый день епископ проснётся несчастным — так и быть, мой пистолет, лежащий на тумбе с его лекарствами и дулом направленный на подушку, выстрелит.
Комментарий к 41. Чума в вены, или людоеды среди нас
¹ Вся песня в переводе:
Я никогда не чувствовал завершённость,
Не ощущал себя таким настоящим.
Кожаный ремень для усмирения,
То, что никому не излечить.
Я жажду забрать твою жизнь,
Я жажду твою душу
И твоё тело.
Я хочу тобой управлять.
2х Пожиратель людей,
Мрачный Жнец.
Я ищу того, кто уже созрел –
Мягоньких и девственных,
Чтобы проглотить все те пороки,
Что они носят под своей кожей.
Я пожираю их сырую плоть,
Напиваюсь их кровью как вином,
И таким способом… их проклятые
Души становятся моими! (англ.)
–—
² Демон написал одно слово – more (ещё).
========== 42. Оракул, или кому-то на роду написано всё испортить ==========
—— Часть 3 — Вероотступничество ——
— Получается?
— Струны лопаются. Слишком короткие.
А ещё они слишком тонкие, врезаются в пальцы, то и дело норовя поранить до кости. Я кое-как нашёл в запасах Эмили подходящие по длине, натянул на пределе прочности, они не звенят, а визжат под смычком, как будто их насилуют. И это нифига не смешно и не сексуально.
— Брось. Загнанных лошадей пристреливают. Отменим исполнение Dead is a new alive. Или сыграем без скрипичной партии. Или unplugged, а капелла, хором с партером, да хоть на тамбуринах. Не понимаю, чего ты за неё так яростно уцепился?
— Твоя музыка без скрипки — всё равно что Иисус из Назареи без креста. А вообще я ожидал, что ты играешь на электроскрипке и с заменой инструмента проблем не будет.
— Иногда действительно играю. И, клянусь, жалею, что расколошматила в щепки свою ненавистную «Марию-Антуанетту». Но мне… было плохо как никогда, понимаешь? Стены загорелись и рухнули на меня всей тяжестью…
— Не объясняй, — я совладал со смычком, чтобы он наконец начал трахать струны нежно, а не драть жестоко, как провинившихся шлюх. — Я тебя прощаю. Но с одним условием: разукрасишь следующую скрипку в цвета женской тюремной робы. В честь меня. Ладно?
— Это как? В розовый с чёрным? Ладно. Можно я опять разденусь? Обещаю тебя не соблазнять. Хотя бы первые десять минут. Я планировала всю ночь протанцевать, а не сидеть сиднем в отеле, ну, а без корсета сидеть комфортнее. А ещё дышать. То есть я тебя не обвиняю! Я сама захотела остаться с тобой, а не тусить.
Я кивнул, слушая вполуха и досадуя, что у гитары нет подбородника. Водить по ней смычком, держа перпендикулярно к себе, конечно, не то что неудобно, а невозможно — мне длины рук не хватает, она огромная! — зато исторгаемый при этом звук на порядок лучше.
— Который час, цыпа?
— Четверть второго. Виктор и компашка в “Madame X” надолго, не переживай, меня в неглиже в твоей компании не застанут. А даже если и застанут — им-то какое дело? — она изогнулась змеёй, аккуратные груди покачнулись, и я вспомнил Ташу. У нашей красавицы похожие спелые дыньки, но больше и круглее. Не могу определиться, чьи соблазнительнее. Увлёкшись зрелищем, упустил смычок валяться под креслом и ненароком прошелся по струнам пальцами. Звук стал глуше и тише, но чище, визг полностью пропал. Хм. Но как же это, сука, больно — нажимать на туго натянутые скрипичные лезвия. — Мультяш? Скучно как-то молчим. Расскажи о своем негодяе. Соври что-нибудь милое или неправдоподобное.