Издалека, не решаясь вмешиваться, смотрел Иоанн на русичей, гордо стоящих перед Тимарем. С каждой минутой сомнение всё больше и больше вкрадывалось в его сердце: так ли просят о сохранении жизни, отдавая имущество?
Когда Анбал с иными отъехал к Белгороду, а русские посланцы отошли от каганова шатра к подножью холма, Иоанн не выдержал, решился сам о всём проведать, оставил свой шатёр. Алфен с прочими посольскими стражниками отлёживались под возами, беспрестанно пили прохладный кумыс и азартно, до ругани и крика с зуботычинами, играли в кости. Наказав Алфену смотреть за возами, Торник через пожухлое поле направился к Белому Шатру. Шёл и сам ещё не знал, расспрашивать ли будет Тимаря или совет какой дать решится. Но какой?
Прежде чем нукеры позволили войти к кагану, Иоанн вдоволь насмотрелся на высокие стены Белгорода, на закрывшиеся за Анбалом ворота крепости, словно от этого пристального взгляда ворота могут распахнуться и взору предстанут события, которые теперь начались, в городе, а он о них ничего не знал.
Тимарь выпроводил из шатра брадобрея и толмача Самчугу, молча кивнул греку в ответ на его пышное приветствие и пожелание долгого счастливого царствования.
— Я слушаю тебя, мой многоопытный советник, — проговорил Тимарь, а в его словах слышалась горькая ирония, будто каган выпил перекисшее на жаре вино. И глаза Тимаря не приветливы, как то раньше бывало, а прикрыты толстыми веками, словно печенег прячет под ними злые огоньки.
— Страшусь я, о великий каган, не сотворили бы русичи князю какой беды, — издалека начал речь Торник.
Тимарь тут же прервал его:
— О том тебе какая печаль? Или породниться с Анбалом хочешь?
Торник растерялся от такого неласкового выкрика, не нашёлся что ответить, спросил только:
— Что русичи замышляют? Зачем пришли сами и позвали князя в свой город?
Тимарь улыбнулся, глянул на Торника, как на несмышлёного дитя, языком втянул правый ус в рот, но тут же вытолкнул. С издёвкой произнёс:
— Говорят, будто новый бог сделал так, что земля их кормит. Ты бывал прежде в их городе?
— Нет, — поспешил соврать Иоанн, не зная, о чём может последовать очередной вопрос.
— А может земля кормить людей десять лет?
Иоанн мучительно ломал голову: «Что имели в виду хитрые русичи, сказав такое печенегам?»
— Вижу — сомневаешься, мой многоопытный советник, — недобро, с полуугрозой в голосе произнёс Тимарь. — И мы с братом сомневались, слушая бородатых урусов. Потому и пошёл Анбал посмотреть на такое чудо вашего небесного бога. Надо было бы и тебя послать с ним.
Тимарь резко поднялся с бархатной подушки, мягкой ладонью огладил только что выбритое лицо, словно проверяя, старался ли Самчуга своей бритвой?
Торник торопливо привстал на колени, не смея распрямить ноги, чтобы не возвыситься над каганом.
— Иди к урусам, узнай, что замыслили лесные медведи. И что ждёт посланцев в крепости. Если не вернётся Анбал, то я с них шкуры поснимаю живьём!
Каган стиснул пальцы в кулаки, резко отвернулся от Торника, обдав его запахами благовоний от дорогого парчового халата.
Иоанн Торник тут же поспешил покинуть шатёр — чего доброго, ещё и нукеров крикнет вытолкать взашей! Постоял у входа, чтобы опомниться от неласковой встречи с каганом.
«Будто презренного холопа выгнал, — с горечью подумал Иоанн, и от обиды закипала злость в душе гордого грека. — Много позволяет себе грязный печенег! Забыл, верно, что я посол императора», — но при воспоминании о божественном василевсе сырым холодом потянуло вдруг от чужой земли, неласковой и враждебной.
Торопливо скинул с плеч дорожный халат, бросил его под ноги, помял. Когда надел, то стал похож на конюха, а не на важного василика великой державы. Снял с пальцев перстни с фальшивыми камнями, притрусил руки тёплой пылью из-под чужих ног и таким явился перед русскими посланцами. Русичи сидели под деревом в ожидании своей участи, сидели спокойно, без волнения и страха поглядывали на печенежское войско, на суровых стражников вокруг них, которые шагах в двадцати маялись под солнцем, опираясь на чёрные хвостатые копья.
— От кагана я к ним, — чуть слышно проговорил Торник ближнему нукеру. Удивление на лице печенега тут же сменилось унылым равнодушием.
Русичи встрепенулись, когда за их спинами раздалось приветливое пожелание:
— Да поможет вам великий бог в отважном промысле ради спасения города своего, смелые василики.
— И тебе бог в помощь, добрый человек, — откликнулся русич в голубом корзне, а старый дружинник с длинным, каким-то ежиным носом и со шрамом под левым глазом скорбно улыбнулся и глухо сказал: