“Завтра в пять. Сад у дома Бахтияровых. Буду ждать вас у фонтана. С любовью, Т.”
Она не думала больше ни секунды и послала за монетку какого-то мальчика из прислуги к Печорину. Мальчик просиял и обещался исполнить. Она знала где живет Печорин – на окраине. Они с Озерцовыми и Татой были у него с визитом. Жюли играла на фортепьяно, Татьяна пела, а Китти кокетничала с Ильей Ильичем, который тоже был там. Илья Ильич все смотрел на княгиню Озерцову, величественно рассевшуюся в кресле и наслаждающуюся красивой игрой. Печорин пил чай, в каждом его движении чувствовалась странная, приятная аристократичность, красивая и, казалось, редкая. От него исходила какая-то сила, загадка и все прошлое его было пропитано мокрым, чужестранным туманом. Жюли догадывалась, что он сделал много плохого, но и она совершила не мало. И не мало еще совершит.
Жюли прошла по безлюдному коридору второго этажа к двери комнаты Китти, которая не отворялась уже три дня. В первый день оттуда доносились слезы, сопли и крики, запрещающие входить и стучать, отвергающие завтраки, обеды и ужины, принесенные Милой. Во второй день Китти вела себя уже более сдержанно, изредко рыдала, но уже и не кричала ни на кого – к комнате никто не подходил. А сегодня, на третий день, изнутри слышно было только гудение тишины. Жюли постучалась.
- Ma chere? – она три раза притронулась к резной двери костяшками пальцев, прислушавшись. Молчание. – Kitty, дорогая, может быть ты выйдешь? Я могу пообедать с тобой. Матрона приготовила бекон и он еще остался. Твои любимые “пашот” тоже есть. Могу посыпать их укропом или перцем, как ты хочешь?
- Sortez (“Убирайся!” – франц.)!
- Ma chere, не надо так. Я искренне хочу тебе помочь, - Жюли вновь прислушалась. Тишина. Она прямо представляла, как сидит насупившись и сложив руки на груди настырная Китти. – Давай пообедаем у Бахтияровых?
- У Бахтияровых? – переспросила от неожиданности Китти и насторожилась. Жюли знала на что давить. Подруга Китти Лидия Бахтиярова была беспроигрышным вариантом в любой безвыходной ситуации, а учитывая то, что Лидия с Жюли вместе учились в Смольном несколько лет, пока ту не забрали в пансионат во Франции, Жюли могла этим пользоваться.
- Да, дорогая, Лиди прислала нам приглашение.
- А Тата?
- Тата не сможет, моя дорогая, у нее дела.
- А, - протянула Китти. Из комнаты послышались шуршание платья, грохот заколок и после последовало: - Да, я пойду к Бахтияровым.
- Отлично, я попрошу закладывать карету к пяти.
- Да.
- Не будешь есть бекон?
- Нет.
- Хорошо, - Жюли спустилась по ступеням вниз, велела кухарке приготовить бекона и яйцев “пашот”, попросила Милку сказать ямщику, чтоб все было готово к пяти. Затем отправилась в комнату, написала записку Татьяне от лица Печорина и попросила Милу ее ей отнести.
Наверное, она была слишком хладнокровна в то время, когда семью Озерцовых, друзей ее семьи, постигло несчастье. На приеме вежливости у Валентьевых княгиня вела себя так откровенно, что выдала свою сердечную привязанность к Илье Ильичу, поцеловавшись с ним на балконе, думая, что их никто не видит. А мадам Валентьеву и молодую княжну Озерцову прямо-таки угораздило захотеть посмотреть вид с балкона. Китти, расчитывающую на предложение сердца и состояния со стороны Ильи Ильича чуть не хватил удар - она упала в обморок, все сбежались на балкон и "маэстро" был взбешен. Он еле как выдержал до дома, где устроил истерику, которая замолкла только сегодня, на третий день. После битья посуды и крика, "маэстро" отправился куда-то, тогда как княгиня все так же изящно сидела в гостиной, как в тот памятный день, на завтраке, когда пришло приглашение на бал от Валентьевых...
***
Жюли медленно собиралась, лицо ее полыхало, сердце стучало так, словно она сейчас умрет от его частых ударов, дыхание заходилось. Но внешне она была спокойна – она часто была благодарна Небесам за то, что на лице ее не отражается буря душевных переживаний.
В комнату вошла Тата, красная, взволнованная. Принялась искать какие-то вещи по кровати, поднимая покрывала и откидывая подушки.
- Что ты ищешь? – спросила Жюли, прикасаясь к ушам и волосам надушеными французскими духами подушечками пальцев. Запах мимозы, совсем как дома весной, был приятным и обволакивающим. Вспоминалось детство. Жюли закрыла глаза. На сердце было так неспокойно, что Жюли принялась мысленно читать молитву, пытаясь успокоиться и заглушить это режущее чувство в душе и холодный ветерок сомнения, закравшийся под ложечку.