Ваня взвизгнул радостно, потом прикусил нижнюю губу. В его глазах загорелось настоящее задорное вдохновение.
– Почистить без денег?
– Да. Ты попробуй. Интересно, как получится без денег.
– А что ж? Возьму и попробую…
– Я по глазам вижу, какой ты человек.
– Сейчас попробую. Хорошо получится.
Ваня бросает на клиента быстрый иронический взгляд. Потом он энергично принимается за работу.
– Ты беспризорный? – спросил Игорь.
– Нет, я еще не был беспризорным.
– Так будешь. А в школу ходишь?
– Понимаешь, не хочется.
– Почему?
– Не хочется, страшно не хочется. Другим хочется, а мне нет.
– Вот как?
– Я хочу учиться. Я уже учился. А потом они уехали.
– Кто? Родители?
– Нет, не родители, а… так. Они поженились. Раньше были родители, а потом…
Ване не хочется рассказывать. Он еще не научился кокетничать и с пользой реализовывать в жизни собственные несчастья. Он внимательно заглядывает на потрепанные задники ботинок Игоря.
– Коробку эту сам делал?
– А что? Плохо?
– Замечательная коробка. А где ты живешь?
– Нигде. В город хочу ехать… Так денег нет… сорок копеек есть.
Ваня Гальченко рассказывает все это спокойно. У него ясный, звонкий голос, очень часто, в самых выразительных местах, повышающийся до писка.
Работа кончена. Ваня поднял глаза с гордостью и юмором:
– Хорошо получилось?
Игорь потрепал Ваню по русой взлохмаченной голове:
– А ты пацан веселый. Спасибо. Человека, понимаешь, сразу видно.
– Разве я человек? Мне только двенадцать лет.
– Поедем вместе в город? – наклонился к Ване Игорь.
– Так денег нет… Сорок копеек.
– Чудак. Разве я тебе говорю: купим что-нибудь? Я говорю: поедем.
– А деньги?
– Так ведь ездят не на деньгах, а на поезде. Так?
– Так, – кивнул Ваня, размышляя.
– Значит, нам нужны не деньги, а поезд.
– А билет?
– Билет – это формальность. Ты посиди здесь, я сейчас приду.
Игорь Черногорский достал из кармана пиджака какую-то бумажку, внимательно ее рассмотрел, потом подставил бумажку под лучи солнца и сказал весело:
– Все правильно.
Он показал на здание почты:
– В том маленьком симпатичном домике есть, кажется, лишние деньги. Ты меня подожди.
Он проверил пуговицы пиджака, поправил кепку и направился не спеша к почте. Ваня проводил его внимательным, чуть-чуть удивленным взглядом.
2
Три пирожка с мясом
В кустах станционного палисадника стоит шаткая скамья. Вокруг скамьи бумажки, окурки, семечки. Сюда пришли откуда-то все тот же здешний молодой человек и Ванда Стадницкая. Может быть, они пришли из города, может быть, с поезда, а скорее всего они вышли вот из-за этих самых тощих кустов палисадника. У Ванды калоши на босу ногу, старая юбчонка в клетку и черный жакет, кое-где полинявший и показывающий желтую крашенину. Ванда очень хорошенькая девушка, но заметно, что в ее жизни были уже тяжелые неудачи. Белокурые ее волосы, видно, давно не причесывались и не мылись; собственно говоря, их нельзя уже назвать белокурыми.
Ванда тяжело опустилась на скамью и сказала сонным, угрюмым голосом:
– Иди к черту! Надоел!
Молодой человек дрогнул коленом, поправил воротник, кашлянул:
– Дело ваше. Если надоел, могу уйти.
Он направился к выходу из палисадника. Ванда провожала его медленным, скучным взглядом.
– Ну, дай же что-нибудь! Что ж ты… – крикнула она, когда он должен был скрыться.
Молодой человек остановился. Он хотел как будто оглянуться, но не оглянулся, достал из кармана кошелек, долго в нем искал, облизнул губы, влажно улыбнулся, пожал плечами:
– Есть только двадцать копеек и два пятака.
Он протянул ей деньги, но Ванда не сделала усилия, чтобы взять их. Он положил три монеты на скамейку около Ванды и ушел все с той же влажной улыбкой.
Ванда сонным и тупым взглядом проводила его и сказала негромко про себя:
– Какой… гад!
Держась рукой за спинку скамьи, склонив голову на руку, Ванда не то мечтательным, не то безнадежным взглядом глядела на далекие белые облака. Потом, удобней улегшись щекой на теплое сукно рукава, она, не мигая, засмотрелась на переплеты голых кустов палисадника. В таком положении сидела она очень долго, пока рядом с ней не уселся Гришка Рыжиков. Это угрюмый, некрасивый парень. На щеке – заживающая болячка. Фуражки нет, но рыжие волосы причесаны. Новые суконные брюки и заношенная, полуистлевшая рубаха. Вытянув ноги в тапочках и как бы любуясь ими, он спросил: