Вторая история чуть не кончилась трагически. В студенческие годы, пройдя через стройотряды и археологические экспедиции, я не без основания считал походы одной из самых действенных и эффективных форм воспитания старшеклассников. А потому в первый же год своей работы предложил директору, пожилой женщине, разрешить мне организовать общешкольный туристический слет. Непременно всей школы, на меньший масштаб мероприятия начинающий педагог был не согласен. Уступив молодому напору, она смирилась, но попросила приурочить его к очередному Дню здоровья. В те годы невиданной централизации управления сама школа не имела права произвольно назначать такие дни. Они проводились лишь по распоряжению вышестоящих органов управления образованием.
В тот год День здоровья был объявлен в начале ноября, в канун революционного праздника. Понятно, что бабье лето, оптимальное для такого рода мероприятия, было безвозвратно потеряно. Но отказаться от светлой педагогической идеи? Ни за что! В напряженной дискуссии с директором был выработан компромисс. С ночевкой мне разрешено было вывести лишь старшеклассников – для предварительной разбивки лагеря, подготовки кострища и других работ, обеспечивавших проведение соревнований. Вся школа должна была прибыть на поляну на следующий день. Не ведая ни тени сомнений, я отважно взял в поход восемьдесят старшеклассников, а для педагогической поддержки – начинающую пионерскую вожатую восемнадцати лет от роду. Недавнему экспедиционному волку море было по колено. Но нам предстояло столкнуться с иной стихией средней полосы.
В тот день шел мокрый снег. Смеркалось даже по выходе из школы, а к моменту прибытия группы на поляну сбора было уже темно. Громким командным голосом я распорядился ставить палатки и разжигать костер, но, похоже, мало кто собирался исполнять приказ. Большая часть группы растворилась в темноте, прячась под деревьями от дождя со снегом. И лишь специфические звуки, исходящие от стеклотары, свидетельствовали о том, что народ принялся согреваться старым дедовским способом. А чего же следовало ожидать, если горе-руководитель заранее не распределил обязанности: не назначил костровых, ответственных за установку палаток, не проверил укладку рюкзаков и т. п. К чему эти «мелочи жизни»? В археологических экспедициях и дальних походах, через которые я прошел в студенческие годы, никого ни о чем не приходилось просить, тем более приказывать, каждый знал свои обязанности, а выполнив их, немедленно приходил на помощь остальным. Но там были взрослые, опытные люди, а здесь...
С трудом сколотив группу энтузиастов, я принялся устанавливать палатки и разжигать костер под проливным дождем. Накормив незадачливых туристов горячей кашей, к часу ночи мы с пионерской вожатой загнали их спать. В пять часов утра она растолкала обессилевшего руководителя и сообщила, что народ покидает лагерь и направляется к железнодорожной станции. Что было вполне естественно, поскольку под утро прекратили действовать искусственные источники согревания, принятые накануне. Пулей вылетев из палатки, едва успев набросить на плечи эффектную кожаную комиссарскую куртку, я построил лагерь и произнес пламенную речь, суть которой сводилась к тому, что непростительно проявлять трусость и пасовать перед трудностями. В ответ получил вполне заслуженную реакцию. Один из старшеклассников вышел вперед и задумчиво изрек: «Лучше один раз быть трусом, чем десять лет инвалидом. Вы как хотите, а мы пошли». Нет, не все предали своего учителя, с ним остался его любимый 10 «А», где он был классным руководителем. Они-то и успели подготовить поляну для туристического слета. Спрашивается, зачем было тащить в поход остальных, плохо знакомых и малоуправляемых учащихся? Неудавшиеся туристы, растянувшись, как французы во время исхода из Москвы, медленно и печально брели к станции.
Тем временем на это битое педагогическое поле уже вступала вся школа во главе с директором. С ног до головы оглядев педагога с подмоченной, в прямом и переносном смысле, репутацией, она отреагировала мудро: «Только не говорите, что это последний поход в вашей жизни». И оказалась права. В тот день я не удостоился даже выговора.
Как я прослыл махровым антисемитом (комедия положений)
Людям старшего поколения нет необходимости объяснять, сколь много в нашей прошлой жизни значил пресловутый пятый пункт. Молодежи стоит напомнить, что за пятой графой в анкете скрывалась национальность. В единой дружной семье советских народов все нации и народности были, разумеется, равны, но, как справедливо заметил еще Оруэлл, некоторые были равнее других. Пятый пункт мог открыть или, в зависимости от национальной принадлежности, закрыть путь в науку, искусство, влиял на допуск к информации, гарантировал или сдерживал карьерный рост. О да, он тогда значил для успеха в жизни человека несравненно больше, нежели членство в партии. Если даже Б. Пастернак, по свидетельству современников, доходя в ответах на вопросы анкеты до пятого пункта, немедленно запинался и отвечал смущенно: «Национальность?.. Словом, неправильная».