ПЕДОЛОГИЯ А. ЗАЛКИНДА И МИФ О ПРЕОБРАЗОВАНИИ ЧЕЛОВЕКА
В послереволюционной России велись напряженные дискуссии вокруг молодой отрасли знания — педологии — науки о ребенке, призванной освободить прежние подходы от «пеленок кустарничанья» или субъективности и ответственной за изучение как биологических, так и социальных законов детского развития. Эти законы должны были служить основой для выработки комплексных педагогических методик и, в конечном счете, для создания преображенного коммунистического человека.
Одним из ведущих деятелей, трудившихся над формированием новой концепции просвещения, был — теперь порядком забытый — А. Залкинд. Его работы, благодаря искренней апологии коллективизма, а также особенностям языка и метафорики, немногим уступают в ценности знаменитым художественным антиутопиям. Произведения А. Залкинда строго структурированы не только отчетливым разделением всех уровней рассматриваемой проблематики и многоплановостью проработки поставленных тем — жесткая система образуется в силу его зачастую невольно-последовательной приверженности ряду ключевых слов, образов и стилистических оборотов, отмечающих места наибольшей интенсивности повествования. Можно сказать, что в книгах А. Залкинда стихийно проступает своеобразная поэтика, — каркас категорий, выражающих основы научно-революционного мироощущения. Программными книгами, в которых наиболее полно представлен круг проблем, исследуемых А. Залкиндом, являются его «Основные вопросы педологии»[1] и «Вопросы советской педагогики»[2]. (В дальнейшем цитаты будут приведены по этим изданиям под порядковыми номерами 1 и 2).
«Разрушена мистическая сердцевина учения о душе… Социальный фактор признается господствующим в отношении к психике, и закономерность общественной жизни является директивой для накопления всего психического фонда»[3]. Здесь бросаются в глаза несколько мест, необычных для традиционного языка психологии, но ключевых для понимания новой концепции просвещения. Прежде всего, это развенчание «мистицизма» в спорах о сокровенной сущности человека — указания на недопустимость отклонений от «диалектического монизма» (единства физиологии и психики) появляются там, где начинается дискуссия о внутреннем мире человека. Понятие «душа» используется при этом крайне редко, чаще речь идет лишь о «сознании» или «психике». Иной раз ненависть к «мистицизму», выраженная в работах А. Залкинда, напоминает отвращение человека к ночному кошмару, который его постоянно преследует и порождает стремление как-то структурировать восприятие, — обнаружить законы, руководящие душевной жизнью и открывающие путь для избавления от мерзких наваждений.
В этой связи особенно важным представляется умение чутко улавливать «директивы» социальной среды, формирующей сознание, — странное, на первый взгляд, использование бюрократического термина, вероятно, говорит о желании рационально упорядочить, в первую очередь, собственное мироощущение, — избежать мистически-хаотичных наплывов неутоленных внутренних импульсов, которые, как известно, нередко заставляют человека страдать. Намного приятней и целесообразней рассматривать содержание душевной жизни как стихийно накопленный «фонд», предоставленный в распоряжение всепроникающей рациональности. «Фонд» — один из важнейших терминов, используемых А. Залкиндом едва ли не на каждой странице, — «древний», «мистический», «биологический» или даже «бронирующий фонд безусловных рефлексов»; «мощно-массовый» или «научный фонд» «классового творчества»; «гарантированный фонд» для философских обобщений; «фонд врожденных аномалий» или просто «общепознавательный» фонд ребенка — эпитеты встречаются самые неожиданные. Любое свойство человека предстает в этой системе мировоззрения как неиспользованное богатство, требующее разумного применения.
Этот своеобразный термин иной раз заменяется другими, тождественными по смыслу, — например, речь может идти о «творческих залежах яслевого возраста», о «доиндустриальных накоплениях» в психике человека, о «социальном багаже детских психопатий». Причем «неисчерпаемые залежи» детского организма, по мнению А. Залкинда, оставались «неиспользованными», «дремавшими» или «сплющенными» из-за неблагоприятной педагогической среды[4].
Проблема личности и новая концепция просвещения в целом сводились к вопросу о методах организованного и всестороннего влияния на человека, который еще не успел приобрести твердые коммунистические инстинкты, заменяющие прежние рефлексы, пригодные для естественно-натуралистической, но не социально-технократической жизни. А. Залкинд не случайно подчеркивал, что первоочередной задачей просвещения является «продуктивное революционное овладение психикой трудящихся масс»[5].