Теперь для нас становится понятным характер того «объективизма», которого требовал Залкинд. Как видно из всего вышесказанного, сущность этого «объективизма» заключается в исключении активной роли сознания ребенка, а вместе с этим и в отрицании активной роли в развитии ребенка учебно-воспитательного процесса.
Этот «объективизм», заимствованный у рефлексологов бехтеревской школы и у американских бихевиористов, пропагандировал очень долго не один Залкинд. В моих работах эта точка зрения тоже находила себе полное отражение.
«На более решительный путь, — писал я, критикуя психологов-идеалистов, — стали рефлексологи и американские бихевиористы. Они пытаются совершенно отбросить старые понятия, заменив их новыми, построенными по тому же методу, по какому строятся понятия, которыми оперируют естественные науки… Эти направления изучают или механизмы поведения, или поведение в целом… Поэтому здесь вместо старых метафизических проблем встает по существу новая проблема, — „проблема поведения“, которую возможно решить, не прибегая ни к какой метафизике. Но совершенно очевидно, что здесь речь идет только о действиях, о реакциях живых организмов на экзогенные и эндогенные раздражители, а не об их „внутренних состояниях“…»[270] и дальше я привожу следующее место из работы известного американского биолога Чайльда: «Поведение есть фактор, который организует и объединяет наследственные механизмы и образует отправную точку организма как целого. Проблема окружающих его факторов, вызывающих и формирующих его поведение в целом и те его действия, в которых выявляются его наследственные возможности»[271].
Уже из этих выдержек совершенно ясно, что я, так же как и Залкинд, рассматривал тогда человека только как продукт механических воздействий на него окружающей его обстановки. Сознание человека, его целеполагающая деятельность здесь исключались. Это и есть та буржуазная теория стихийности, на которой строятся все реакционные социологические и педагогические учения, считающие, что раз поведение человека формируется только под влиянием внешних факторов среды, то человек станет способным к общежитию в социалистическом обществе только в результате мирного изменения этой среды, которое является результатом развития цивилизации. Революционное вмешательство в ход событий, в ход «естественного развития» общества с этой точки только повредят делу прогресса. Так смотрят буржуазные социологи, к этому сводятся взгляды меньшевиков. Но фактически эту же самую теорию в ее применении к развитию ребенка не только разделяли, но пропагандировали и мы. От того, что субъективно мы считали нашу теорию революционной, дело не меняется. Исключая целеполагающую деятельность человека, его вмешательство в ход событий, мы тем самым исключили необходимость учебно-воспитательной работы, обосновывая тем самым антиленинскую теорию «отмирания школы».
Этот буржуазный объективизм ничего общего не имеет с тем учением об объективном и субъективном, которое дает нам материалистическая диалектика.
«Человек в своей практической деятельности, — пишет Ленин, — имеет перед собой объективный мир, зависит от него, им определяет свою деятельность».
«С этой стороны, со стороны практической (целеполагающей) деятельности человека, механическая (и химическая) причинность мира (природы) является как бы чем-то внешним, как бы второстепенным, как бы прикрытым…» «На деле цели человека порождены объективным миром и предполагают его, — находят его как данное, наличное. Но кажется человеку, что его цели вне мира взяты, от мира независимы („свобода“)»[272].
Как видно из этого, практическая деятельность человека является целеполагающей, — в ней осуществляются или иные цели, порожденные объективным миром. Эти цели человек ставит и осуществляет, учитывая объективные условия, но не слепо подчиняясь этим условиям. «Идея есть познание и стремление (хотение) [человека]… — пишет там же Ленин. — Процесс (преходящего, конечного, ограниченного) познания и действия превращает абстрактные понятия в законченную объективность»[273].