– А-а… – протянул молодой. – А девчонка ничего себе. Я бы не отказался.
– Ее отец тоже не отказался бы тебя пристрелить, – уточнил Второв.
Молодой задиристо хмыкнул.
– А вторая кто?
– Первый раз вижу, – сухо сказал Второв. – Может, подруга дочери. Может, кто из нового набора.
– А-а… – снова протянул молодой. – А чего Долбушин с зонтом? Намокнуть боится?
– А ты встреться с ним как-нибудь в переулке. Ты с арбалетом, а он с зонтом, – раздраженно посоветовал бульдожеглазый и, в знак того, что разговор закончен, сделал шаг к реке.
Долбушин с дочерью скрылись в «Гоморре» где-то в семь тридцать. Без четверти восемь Второв с беспокойством прижал наушник пальцем, отрывисто ответил кому-то и подал своим знак. Охрана засуетилась. Двое подбежали к джипу и, запрыгнув в кузов, сдернули брезент. Под брезентом оказался устрашающих размеров боевой арбалет.
Один из вскочивших в джип мужчин – смуглый, с крепкой, похожей на арбузную корку лысиной – припал к прицелу и неотрывно смотрел на красную светящуюся точку. Кончик его высунутого, с синеватой изнанкой вен языка напряженно скользил по губам.
Его напарник – коротко стриженный, со сложной паучьей татуировкой от запястий и до локтей – привел в действие пневматический ворот и вложил в желоб стрелу с трехгранным наконечником. По форме это была именно стрела, а не более короткий и массивный болт.
– Расчетное время: тридцать… двадцать пять… двадцать… – бубнил он, неотрывно глядя на запястье. Часы не вплетались в татуировку, нарушая ее замысловатый рисунок.
Красная точка коллиматорного прицела тыкалась в разрывы бесконечной, фиолетовой ватой накрошенной тучи, неспешно ползущей в направлении Печатников. Указательный палец с сизой от усилия фалангой застыл на спуске. Бульонные капли пота на арбузной лысине сливались в острова и континенты.
Внезапно в наушнике стрелка задребезжал голос, точно склеенный из множества осколков. Голос втискивался в уши, резал мозг.
– Да, Гай!.. – не отрываясь от прицела, доложил арбалетчик. – Наблюдатель в Строгине засек его пятьдесят секунд назад. Летит предположительно в нашу сторону. Да, похоже, тот самый чокнутый, который… Ауф!!! Вот он!
Стальные «плечи» арбалета распрямились. Татуированный парень работал как робот. Не успела пневматика взвести тетиву, как новая стрела уже лежала в желобе.
К джипу подлетел кошачепесый начальник охраны:
– Ну как? Попал?
– Мелькнуло что-то… Вроде как не должен был промазать! – с сомнением ответил арбалетчик и внезапно пригнулся, спасая голову.
В Москве-реке метрах в пятидесяти от «Гоморры» взметнулся столб воды. Страшный, беззвучный, стеклянно-черный. Казалось, из реки вырос грозный палец, пронзивший тучи.
В тучах стеклянный палец остановился и, раздробившись, обрушился на вздрогнувшую от удара «Гоморру». Охрану разметало по стоянке. Стрелка и его помощника сорвало с джипа, закружило и едва не утопило в мелкой, яростно бурлящей воде, сбегавшей в реку.
Начальник охраны поднялся, держась за борт джипа. С него стекала вода. На правой щеке кровь. Выла сирена. У десятка крайних машин, на которые обрушилась основная тяжесть воды, смяло крыши.
Против ожидания «Гоморра» пострадала мало. Несколько выбитых люков, продавленный купол зимнего сада, сорванный трап. Москва-река уже зализала рану и бежала как ни в чем не бывало.
Татуированный парень, прихрамывая, подошел к Второву.
– Что-то плеснуло! – сказал он неуверенно.
Под бульдожьими глазами отвисли мешки. Верхняя губа задрожала, как у скалящейся собаки.
– Плеснуло?!
– Уже после взрыва, – торопливо добавил татуированный и провел пальцем сверху вниз, точно отслеживая чей-то путь.
Второв прищурился.
– Проверь! – приказал он.
Татуированному не хотелось лезть в воду.
– Так там же течение! Если и упало чего – уже снесло!
– Проверь, тебе говорят!
Парень пошел, боязливо оглядываясь. Вскоре стало слышно, как он орет и требует лодку. Где-то за «Гоморрой» затарахтел мотор.
Второв для храбрости кашлянул и включил микрофон:
– На нас сбросили атакующую закладку… Мимо. Можете ехать, Гай! Новой закладки им сегодня не достать! – сказал Второв в микрофон.
– Уверен?
– Ручаюсь! Арбалетчики считают, что могли его сбить.
– Какой рукой ручаешься? – звякнул голос в наушнике.
Начальник охраны сглотнул. Кадык прокатился как маленькое яблоко и вновь вынырнул над воротником.
Минут через десять из парка, петляя по извилистой дороге, выползли два автомобиля. Массивный внедорожник с голубой, бесшумно всплескивающей мигалкой и сразу за ним, прилипнув к его бамперу, бронированный длинный «Мерседес».
Обе машины легко разорвали цепь охраны и подъехали к трапу «Гоморры». Двери внедорожника открылись еще на ходу. На асфальт пружинисто соскочили четверо мужчин с китайскими магазинными арбалетами армейского образца. Чем-то они напоминали деревянные ящики и вызывали вопросительную улыбку, но только у тех, кто не видел их в бою. Болты с утопленным оперением скатывались в желоб под собственным весом. Взводился арбалет движением рычага.
Арбалетчики сместились к «Мерседесу» и оцепили его. Двое присели на колено. Те, что остались стоять, выцеливали небо. Другие двое – кустарник. Второв, сизый от усердия, предупредительно открыл заднюю дверь.
Из автомобиля скорее выскользнул, чем вышел, жилистый, гибкий, невысокого роста мужчина. Поднял над головой руки. Хрустнул пальцами.
Прыгающий отблеск мигалки выхватывал из полумрака его лицо. Оно было похоже на приспущенный шар, пролежавший ночь в комнате. В мешочках, в бугорках. В одном месте вздувается – в другом непредсказуемо опадает. Рот маленький, капризный, женственный. Губы пухлые. Кажется, и чайную ложку не протолкнуть, но при улыбке рот внезапно расширяется, растягивается. И становится ясно – не только яблоко, но и весь собеседник может нырнуть туда ласточкой и исчезнуть без следа. Зубы синеватые, тесные. Волосы вьющиеся, до плеч. Глаз не видно: круглые блюдца темных очков.
Это и был Гай.
«Гоморра» (бывший трехпалубный круизный теплоход «Дмитрий Ульянов», списанный Волжским пароходством в конце прошлого века) была поставлена на вечный прикол в одном из живописных мест Москвы-реки. С тех пор она поменяла множество хозяев. Побывала и казино, и ночным клубом, и плавучей гостиницей, пока очередной владелец с фамилией Жора не открыл тут ресторан. Дела у него пошли неплохо, но потом он стал мрачен и нервозен. То смеялся по четыре часа подряд, так что к нему боялись зайти в каюту, то рыдал, то у всех на глазах резал вены и кричал, чтобы его спасли, потому что это сделал не он.
Закончилось все тем, что Жора споткнулся здесь же, на палубе, ударился головой и умер, говорят, даже до того, как упал в реку. Вскоре после похорон Жоры (крест почему-то все смутились поставить, а на камне так и написали кратко «Жора» без фамилий и дат) оказалось, что у «Гоморры» есть новый владелец, купивший ее едва ли не в день смерти старого хозяина.
Новый владелец был надушенный, с приятным голосом человек, носивший тесные костюмчики, смешные галстуки и непрерывно улыбающийся. Фамилия у него была в своем роде похлеще Жоры – Некалаев, через «е». На могилку Жоры он принес очень красивые хризантемы и долго стоял, вытирая глаза платком. Несмотря на то что он никогда ни на кого не кричал и даже безмолвную семнадцатилетнюю уборщицу называл крайне вежливо: Фариде Аязовна, официанты и повара боялись его до дрожи.
Тогда «Гоморра» и стала «Гоморрой». До этого же она называлась как-то по-итальянски, с намеком на южное солнце и томных женщин в шляпах с широкими полями.
Отмахнувшись от Некалаева, полезшего было к нему с рукопожатием, Гай быстро прошел к лифту. Со времен своего псевдоитальянства «Гоморра» сильно переменилась внутри. Теперь на нижней палубе располагались кухня, две-три каюты для персонала и технические помещения. На второй был, собственно, сам ресторан. Третью же, верхнюю, переоборудовали для проведения VIP-презентаций и закрытых вечеринок.