– Можешь уделить мне минуту? – спросил хозяин, проходя мимо конюшни. Гости уже начали разъезжаться и, садясь в машины, желали друг другу приятного вечера.
– Никуда не спешу, – с небрежной улыбкой ответил Николас и вслед за Алексом свернул к конюшне. Они дружили с детства, хотя Хеммерле был на два года старше, и даже вместе учились в Англии, в частной закрытой школе. Алекс занимался серьезно, в то время как Николас предпочитал приятно проводить время. Впрочем, с тех пор практически ничего не изменилось: он и сейчас от души наслаждался жизнью, при этом оставаясь отличным другом и хорошим отцом, если не считать отдельных проявлений безответственности. Вдовство лишь слегка омрачило его жизнерадостный нрав, а управление поместьем пока не требовало усилий: дело в том, что отец, граф Пауль фон Бинген, пребывал в добром здравии и самостоятельно справлялся с хозяйством. В результате Николас свободно располагал своим временем – в отличие от друга, которому уже в двадцать лет, после смерти отца, пришлось заняться и поместьем, и финансовыми вопросами. В результате Николас до сих пор вел себя словно мальчишка, а Алекс вот уже два десятилетия ощущал себя взрослым, обремененным ответственностью человеком. Друзья удачно дополняли друг друга и со временем стали почти братьями.
Алекс открыл тяжелую дверь конюшни и подвел приятеля к безупречно чистому стойлу, где белоснежная кобыла липицианской породы кормила новорожденного жеребенка. Черный, как уголек, малыш нетвердо держался на тонких ножках. Николас давно знал, что липицианы появляются на свет темно-коричневыми или вороными, так что резкий контраст цветов вовсе не показался ему странным. Прежде чем молодая лошадь посветлеет, должно пройти пять-шесть лет, а полная выездка, как правило, занимает не меньше десятилетия. Четыре года жеребенок проведет дома, а потом отправится на учебу в Вену. Долгий и сложный процесс воспитания настоящего липициана требует знаний, терпения и преданности.
– Хорош, правда? – гордо спросил Алекс. – Пожалуй, лучше еще не бывало. Родился от Плуто (Николас знал, что это лучший жеребец-производитель). Да и мамочка Петра отлично справилась. Уже мечтаю, как буду его тренировать. – Радовался он так, как отец радуется рождению сына.
– Замечательно, – искренне похвалил Николас, и друзья вышли из амбара. Алекс с удовольствием пригласил бы его остаться к столу, однако решил этого не делать: хотелось пообедать вместе с Марианной в ее комнате.
– Может быть, прокатишься завтра со мной до северной границы поместья? – предложил он. – Подумываю заняться чисткой леса, так что не мешало бы взглянуть. Выедем пораньше, чтобы вернуться к ланчу.
– Был бы рад, – с сожалением ответил фон Бинген и остановился возле своего «дюзенберга». Вообще-то он больше любил «бугатти», но сегодня выбрал более респектабельный вариант. – Увы, не могу. Должен встретиться с отцом: старик вдруг решил серьезно поговорить. Ума не приложу, в чем дело. Давно уже не делал ничего такого, что могло бы вызвать раздражение. – Оба рассмеялись. Отца и сына связывали самые теплые отношения, хотя старший фон Бинген нередко отчитывал младшего, прослышав о скандальной интрижке, бешеной скачке или безумной гонке на автомобиле. Помимо этого, Пауль фон Бинген постоянно пытался вовлечь сына в управление поместьем, и сейчас Николас подозревал, что разговор вновь пойдет об этом.
– Боюсь, папочка попытается взвалить на меня руководство фермами. Ужасная работа.
– Рано или поздно все равно придется взяться за дело, так почему бы не начать уже сейчас? – рассудительно заметил Алекс.
На их землях до сих пор жили крестьяне, прежде считавшиеся слугами, а теперь арендовавшие свои фермы у хозяев поместий. Устоявшийся порядок представлял собой неотъемлемую часть государственной системы, а традиционный жизненный уклад оформился много лет назад. Сельская идиллия защищала от бурных событий современного мира и позволяла вести спокойное, едва ли не безмятежное существование вдали от шумных тревожных городов. Первая мировая война и последующая депрессия ввергли Германию в хаос. С приходом к власти Гитлера экономика страны наладилась, однако проблемы не исчезли. Гитлер пытался вернуть соотечественникам чувство национальной гордости, но ни его пламенные речи, ни полные лихорадочного патриотизма митинги не радовали независимо мыслящих немцев. Алекс считал фюрера смутьяном, наотрез отказывался принимать его идеи, а объявленную в марте аннексию Австрии воспринимал как опасное проявление неумеренных амбиций. И все же среди покоя полей и лесов Баварии суета Гитлера казалась чем-то далеким и почти ненастоящим. Ничто не могло изменить веками устоявшегося уклада. Как жили люди с незапамятных времен, так и будут жить еще много-много лет, занимаясь все теми же вечными делами. Бури внешнего мира не проникали в благословенную тишину, и друзья утешались мыслью о том, что их дети, внуки и правнуки обретут на цветущей земле надежный и уютный дом.