Многие не выдерживали. Три развода только в моей роте за то время, пока мы были на войне, и еще один — будет сразу по выходу в тыл. У Кирпича жена ушла окончательно, у Ваханыча — какие-то негаразды, у Прапора — тоже. Плохо ли это было? Я не знаю, я ни черта не знаю о том, как там — нашим женщинам, и как они объясняют нашим детям, где именно их папы, и что они делают?
— Как жена, Толик? — спрашиваю я.
— Болеет, — коротко отвечает Мастер.
— В отпуск поедешь?
— Нет. Сын помогает.
— Сын у тебя норм.
— Норм. Тоже в армию собирается. Как думаешь, стоит?
— Не знаю.
— Запрещать не буду. Пусть сам решает.
— Молодой он еще.
— Война — дело молодых, — говорит Толик и легко спрыгивает с машины. — Лекарство, мля, против морщин.
Через полтора года Мастер, дембель пятой волны, вернется на контракт в один из наших разведбатов. Еще через полгода к нему присоединится его сын, они будут служить вместе, иногда Мастер будет звонить мне, и я каждый раз буду вспоминать этот разговор. Как и еще сотню разговоров-на-войне, каждый из которых узкими мазками будет рисовать мне реальность происходящего. Или — нереальность.
После обеда
— Успеете, — говорю я.
— Не успеем, — возражает Дизель. — Пока развернемся, пока съедем… Попадут. Не ПТУРом, так «зушкой».
— Успеете. Не плугуй на съезде, и все будет зашибись.
— Ты пробовал «Урал» водить? Если я разгонюсь, то найдешь меня в карьере, в нижний поворот я просто не зайду. Это тебе не на «лендике» или «волыньке» прыгать.
— И шо предлагаешь?
— Ночью спущу машину, утром пешком пойдем. Пацаны напилят за день и погрузят. По ночи — подымусь.
— Не сци, — ворчит подошедший Механ. — То давай я зара з’їду, як ти не можеш.
— Я могу, — терпеливо повторяет Дизель. — Если втулят, то хер с тобой, Мартин спишет. Мне машину жалко.
— Даааа, — говорю я. — Военное братство, вся фигня.
— Тоді літом, шє на «Зєльонкє», як наші поїхали на дамбу та їх попали, то воділу списували, три дня та все оформили. А ЗіЛа досі списують.
— Это потому, что это был самый большой ЗиЛ в Збройних Силах, — говорю я. — Девяносто одна кровать списана, между прочим. То есть, пока не списана. Служебка до сих пор идет.
— Откуда у нас кровати?
— У бата не было ППД. Поэтому в АТО мы получили кровати и матрасы. Кровати пали… ну допустим в ЗиЛе. А матрасы я до сих пор списываю.
— Пісака, — презрительно роняет подошедший Президент. От же ж язва.
— Меняемся?
У нас — очередная проблема с деревом. Перекрытие наших «бунгало» стопорится из-за отсутствия бревен, но мы же — лесные эльфы, нам везет: между нами и шестой ротой — здоровенный шмат акациевой посадки. Вот он, перейди наш террикон, стань на северный край — и под ногами, метрах в пятнадцати внизу, море… ну, не море, но хороший кусок еще голого леса. Высаженного после большой войны и сжигаемого нашей войной. Проблема в том, что дорога от нас равномерно спускается в сторону сепаров, и эти четыреста или пятьсот метров военный грузовик не пролетит так, как пролетает их коммандер на «лендике» или я на «Лягухе»… аааа, черт. Нема вже бусика, стоит перекошенным. Ехать «Уралом» реально стремно — «зушка» может пасти дорогу и разобрать наш «Урал» так, как недавно Костя Викинг разобрал сепарский КАМАЗ из точно такой же двустволки. Ну ладно, у Кости более-менее прямые руки, а сепары уверенно мажут по вертикали, но рано или поздно они же ж пристреляются…
Дизель — водитель и глас разума. Механ — после отъезда Санчо старший водитель, и гласом разума там и не пахнет. Президент — за любой кипиш, кроме голодовки и копания. Лому пофигу, что и где пилить, лишь бы его «Штиль» ненаглядный не трогали. Коммандер до сих пор где-то на «Альфе». Мастер молчит и курит, опершись о лопату. Ваханыч копает и грозится, что сегодня к вечеру блиндаж будет откопан, если Мастер начнет наконец-то копать, а не курить, опершись о лопату. Двое новеньких, маленький бородатый Андреич и высокий толстый Михалыч, мнутся неподалеку.
— Шо, пацаны, разместились? — поворачиваюсь я к ним.
Дизель с Механом продолжают вяло переругиваться, Президент поддерживает то одного, то другого, не давая погаснуть спору, Мастер кидает бычок под ноги Ваханычу и спрыгивает в яму.
— Та вже й покопали, — улыбается Андреич, одетый в тельник поверх зеленой футболки. — Аж вспомнилось.
— А шо, в А. копать не тре?
— Наххх там копать, АТП и есть АТП. «Васильки», танки и шлагбаум. Короче, Мартын… Дело есть.
— Какое?
Ого, только приехали, и уже «дело». А на вечер они, кстати, в наряд выходят. На разные позиции и в разные смены. «Разбивай спетые группы» — святой принцип командира.
— Баран, — роняет Михалыч и ожидающе на меня смотрит.
— Скиртача на вас нет, — отвечаю я. — Он як психолог уже нашел бы это… пояснение. Такому определению. Возможно, и пролечил бы. Медикаментозно.
— Ты не понял. Баран у нас в А., — добавляет Андреич. — Мы там… Мы, короче, там скотину развели. Чуть-чуть. Барана резать тре вже, а тут комбат нихера не сказал, заехал — и сюда.
— Ииии?
— Если съездим домой… то есть, в АТП, барана сюда привезем. Суп, шашлык, жаркое.
— Неожиданно, — говорю я. — А в чем подкол? И чего вы к Васе… к командиру не пошли, а ко мне?
— Та ну… то ж командир. Ще это…
— Не, не навставляет, он нормальный.
— Пацаны на штабе за вашу роту розказували. И за командира.
— Нормальный командир, я доповідаю. Так в чем собака порылась?
— Та ни в чем! — ненатурально удивляется Андреич. — Просто баран. Завалить, ободрать, порезать. Два часа на все.
— Завтра не успеем, у меня планов, як грязи.
— Так давай сегодня. Шашлыка вже завтра нажарим, нехай повымачивается хоть ночь.
— Шашлык? — выныривает Президент и задевает меня стволом АКМСа. — Зашибись, я в темі.
— Ты чего с пулеметом, ремба?
— В наряд скоро. Так шо там с шашлыком?
— Утроба… Так, Жигуль, не задовбуй, бачиш, решается сложный логистический вопрос.
— Сам ти «Жигуль». Бусіка проїб@в і радується. Ущєрб от тебе один, мля.
— Хто проїб@в?
— О, все как всегда. Война идет, контора пишет, дембель близится, и собачатся Жигуль и Ущерб, — к нам подходит Вася. — Интересно, бывает день, когда вы не ругаетесь? Чи це нереально?
Вася замотан, это видно сразу. Вася невыспан (а вообще, есть такое слово?), сердит и одновременно — задумчив. При виде командира граждане военные начинают тихо рассасываться, у каждого находятся неотложные дела, и через минуту мы остаемся одни. Только наряд на «Чарли» лениво смотрит куда угодно, кроме как туда, куда надо, и высоко-высоко пролетают светлые облака.
— Ну шо? — произношу я стандартное начало стандартного военного разговора.
— А хоть бы шо, — так же отвечает Вася.
Мы стоим посреди ВОПа, в начале нашей «дороги жизни», и прямо перед нами, через несколько километров, тонет в апрельской дымке дачный массив Докучаевска.
— Шо комбат вчера? Бо так и не расспросил подробно.
— Дал звиздюлей за блиндажи. Но я вже говорил.
— Всем?
— Не. Комбат если хвалит — то всех. А если имеет — то ротного.
— Логично. Менеджмент персонала, книга вторая, «Рота, Батальон». Дерево будет?
— Не. Будем посадку опять пилить.
— Охеренно, — протягиваю я. — Дед мой садил, теперь внук пилит.
— Дед не думал, шо русские нападут.
— Дед вообще-то русский у меня. С Курской области. Переселили на Донбасс после голодомора. Отсюда и на Большую войну уходил, и воевал, и потом после войны деревья сажал. Тут же после Великой Отече… Второй Мировой ни одного дерева не осталось.